Виктор Банев - Череп императора

По ходу рассказа я все увеличивал в своем коктейле долю водки, одновременно сокращая долю «Спрайта». Так что к концу этой захватывающей истории язык у меня довольно ощутимо заплетался, а перед глазами здорово плыло.

— В общем, короче говоря, — стал закругляться я, — к сегодняшнему полудню я понял в этой истории почти все. Кроме двух вещей. Во-первых, что именно привез сюда из Тибета Кострюков. А во-вторых, куда он это «что-то» дел.

— А сейчас? — как бы невзначай спросила Анжелика.

— А сейчас я знаю все. Вообще все! — сказал я и гордо посмотрел на собеседницу. Лицо ее, особенно в полумраке кухни, рассмотреть не удалось. Все вокруг расплывалось и теряло четкость очертаний.

— Ну и что же это за сокровище?

— Главное на свете сокровище — это длинноногие блондинки, — доверительно сообщил ей я.

— Да ладно тебе, Стогов, — поморщилась Анжелика. — Давай рассказывай, нечего из себя Шахерезаду строить…

— Грубая ты, — обиделся я. — Не женственная. Где ласковое слово «пожалуйста»? Где просительные интонации?

— Сто-огов, — угрожающе протянула Анжелика. — Кончай занудничать. Не надо меня в себе разочаровывать.

— Меня… В себе… Как ты сказала? А-а! Понял! Ну, ладно, скажу. Но только из горячей к тебе любви… Вообще-то это бриллиант. Я узнал об этом только сегодня. Мне в больнице сказал этот… подстреленный… Молчанов. Скорее всего, какой-то крупный брюлик из награбленных Джи-ламой у китайцев. Наверняка очень крупный и охрененно дорогой. Недаром все из-за него с ума сходят. А я вот схожу с ума исключительно по тебе. Не веришь? Могу доказать!..

— Да хватит тебе, — махнула рукой Анжелика. — Скажи лучше, где он теперь, этот брюлик?

— Не скажу. Угадай сама. Я же угадал, — сказал я и вознамерился было смешать себе еще один коктейльчик, но разлил «Спрайт» по столу и чуть не опрокинул бутылку с водкой. Анжелика достала мне из холодильника новую банку «Спрайта» и вытерла стол.

— Оʼкей, Стогов, все уже поняли — ты великий сыщик и еще более великий мастер заплести детективную интригу. Ты классно выстроил сюжет, аудитория доведена почти до оргазма. Хватит кочевряжиться, пора открывать секрет. Так где же брюлик?

— А я и не кочевряжусь, — еще раз обиделся я. — Просто я еще не готов огласить разгадку. Вдруг я ошибусь? Даже великие детективы способны ошибаться… Сегодня у нас что? Четверг? Ага, значит, все произойдет послезавтра… Послезавтра в дац… дазцчш… В общем, в этом чертовом буддийском монастыре будет выходной, и я смогу проверить свою гипотезу. Тут-то мы и посмотрим — прав я или не прав. За это и выпьем. Давай?

«Давай», — согласилась Анжелика, и мы выпили. Причем похоже, что выпили наконец-то на брудершафт, потому что сразу после этого мы поцеловались. И поцелуй этот был долгим, очень долгим. Я чувствовал, как часто она дышит, и она сказала: «Ух ты!» — и я принялся целовать ее лицо, а она сжимала мои горящие щеки своими мягкими ладошками и что-то шептала, и у нее была восхитительная нежная кожа, а когда я целовал ее, то от нее пахло какими-то, наверное ужасно дорогими, духами и еще чем-то замечательным, и остановиться я уже не мог, а она говорила «Милый…» и задыхалась, и вся была моя, вся абсолютно.

А потом была темнота. И только музыка еще долго что-то шептала в этой замечательной темноте.

Первым ощущением наступавшего утра, как обычно, была сухость во рту. Я уже привык просыпаться от этого ощущения и удивляться не стал, хотелось воды. Холодной и вкусной, желательно ведро.

Вслед за жаждой я почувствовал тяжесть на груди. Не в фигуральном, а в самом что ни на есть буквальном смысле. На груди явно что-то лежало и мешало мне сменить позу. Собственно, от этого неудобства я и проснулся. Наверное, целую минуту я лежал не шевелясь, а затем, окончательно придя в себя, открыл глаза.

На груди лежала девичья голова. Белокурая. Ага. Подробности вчерашнего вечера начали потихоньку просачиваться в день сегодняшний. Здравствуй, Анжелика, здравствуй, дорогая! Никак не рассчитывал встретить тебя в столь неожиданном месте, как собственная постель. «Come on, honey» [2] Давай, милый ( англ. ). — говоришь? Ну-ну.

Я попытался повернуться на бок. Белокурая голова была тяжелой, как гиря. Потихоньку возвращалось ощущение собственного тела. Все как обычно. Тяжесть в башке, затекла правая рука, ноет под ложечкой… Очень скоро до меня дошло, что под одеялом, прямо у меня на… э-э-э… — ну, в общем, вы поняли — лежит Анжеликина рука. Минувшая ночь носилась в голове этакой галдящей стаей. Некоторые воспоминания заставили довольно ощутимо покраснеть. Вот это я дал…