Виктор Банев - Череп императора

— Пока что вы так и не сказали, в чем же состоит мотив. Зачем мне все это надо?

Вместо ответа я вытащил из кармана трехдневной давности мятую газету и прочел:

— «Несколько дней назад английская разведка МИ-6 поместила список примет разыскиваемого за угон школьного автобуса с заложниками российского резидента в компьютерную сеть Интернет. Теперь каждый владелец компьютера сможет узнать о том, как выглядит этот преступник. Сообщается, что он чуть выше среднего роста (ирландцы дружно посмотрели на капитана), у него светлые волосы и серые глаза (ирландцы заглянули в серые глаза Игоря Николаевича), а из особых примет упоминают татуировку в виде морского змея, пожирающего подводную лодку, наколотую на левом предплечье, чуть пониже локтя…»

— А при чем здесь Шон?

— Вот именно — при чем? На самом деле я, конечно, излагаю так, будто с самого начала все понимал, да только умел хранить секреты. Однако до сегодняшнего утра я не понимал ни хрена. А вот с утра до меня наконец доперло, при чем же здесь Шон…

Я выдержал паузу. Ирландцы боялись даже дышать. Капитан по-прежнему смотрел на меня, но только теперь он уже не улыбался.

— Помните, когда я позавчера был у вас в Большом Доме, вы зачитывали мне анкету Шона, присланную из Ирландии? Еще тогда мне показалось, что в ней содержится разгадка всей этой истории. Я пытался ухватить, в чем здесь дело, но… Не ухватил. Дошло до меня позже. А секрет между тем прост. У Шона дома был сервер для ускоренной перекачки информации из Интернета. Он получал новые сообщения по интересующим его темам за день-два до всех остальных. Я специально сегодня консультировался с редакционными компьютерщиками, они говорят, что это очень примитивное устройство и стоит оно всего долларов триста-триста пятьдесят… Мы в Петербурге узнали о ваших, Игорь Николаевич, приметах во вторник. Значит, еще в воскресенье Шон мог узнать о них у себя дома.

Повернувшись к Мартину, я спросил:

— Ты помнишь, что спросил у тебя Шон перед тем, как пойти разговаривать с капитаном?

— Нет, — испуганно пожал плечами он.

— Совсем не помнишь? Напрягись. Я посмотрел на вас как раз перед этим. Шон тыкал себя пальцем в предплечье, чуть пониже локтя, и что-то у тебя спрашивал.

— Слушай, а ведь точно! Как это ты все помнишь? Он действительно говорил что-то о капитане и спрашивал, не заметил ли я чего-то такого у него на руке? Только тогда я не обратил внимания.

Я посмотрел капитану прямо в лицо:

— Шон знал про вашу татуировку. Он узнал о ней еще дома, а когда приехал в Петербург и у первого же встречного функционера спецслужбы увидел точно такую же, то просто не поверил, что такое могло случиться… Дебби говорила мне, что он был смелым парнем, и это чистая правда. Он оказался настоящим мужчиной. Он подошел и прямо спросил у вас — не вы ли тот герой, которого сегодня ищет вся полиция Европы? И вы сказали, что сейчас нет времени разговаривать — это-то я слышал прекрасно, — а сами в этот момент уже знали, что живым из туннеля Шон выйти не должен. Правильно я излагаю, Игорь Николаевич, или в деталях что-то было иначе?

Момент был решающим. Я смотрел на капитана, капитан смотрел на меня. Секунды сочились, словно капли крови.

Капитан не произносил ни звука, и я решил нажать посильнее:

— Можете не отвечать, если не хотите, — есть более простой способ проверить, прав я или нет. Хотите, мы прямо сейчас узнаем, не вы ли прикрывались детьми от пуль снайперов? Не вы ли взорвали бристольский порт и сбежали, прихватив с собой чуть ли не два миллиона фунтов? И не вы ли, наконец, убили Шона?.. Давайте поступим просто — покажите нам свое предплечье. Скорее всего вы давно успели свести эту татуировку, но нельзя же свести ее бесследно, что-то должно остаться. Покажите нам свою руку, и давайте закончим этот разговор.

Я понимал, что рискую. Ни единого факта у меня в руках не было. На основании всех этих совпадений, нелепостей и догадок трудно выстроить судебное обвинение, но легко — заключение психиатра о том, что я со своей гипотезой являюсь законченным психом и самое место мне в палате для тихих помешанных… Мне нужно было немного: всего-навсего, чтобы он хоть на секунду потерял свое ледяное спокойствие и открылся. Всего на секунду — и тогда он обязательно проиграет.

Другой возможности у меня не было. Если бы ирландцы улетели к себе, а я остался с капитаном один на один, то рано или поздно ему обязательно надоело бы жить под угрозой разоблачения, и тогда основной улике следствия — моему отпечатку на рукоятке топора — был бы дан зеленый свет. И весь остаток дней я провел бы где-нибудь в местах, о которых не каждая газета рискнет писать. А он все равно остался бы живым, здоровым и свободным.