Виктор Банев - Череп императора

— Вы ошиблись. С кем-то меня спутали. Денег у меня нет. Я иду домой. Дойду сам. Спасибо за помощь.

Ни слова не говоря, тот, что был поближе, схватил меня за плащ и рванул на себя. Что-то с сочным хрустом порвалось, на асфальт посыпались пуговицы.

Я люблю этот плащ. Я многое в нем пережил, а кроме того, другого у меня просто нет. Так что ударил я его еще до того, как успел прикинуть, а правильно ли я поступаю? Удар пришелся чуть повыше скулы, практически в висок, и парень тут же грохнулся на тротуар. Лицом прямо в неглубокую лужу.

Двое его приятелей не ожидали такого поворота и явно растерялись. Невский, насколько позволял разглядеть дождь, был абсолютно пуст — ни прохожих, ни милиции. По всем прикидкам, мне нужно было разворачиваться и бежать — бежать без оглядки, покуда жив, — но двое оставшихся парней, как назло, стояли так, что отрезали мне все пути к отступлению. Выхода не было, нужно было сбить с ног как минимум еще одного. Выбрав того, что казался пониже, я уже шагнул было вперед, одновременно отводя правое плечо, когда услышал голос. Голос, услышать который здесь и сейчас ожидал меньше всего.

— Ты чего разбуянился, красавчик?

На какое-то мгновение все происходящее показалось мне абсолютно нереальным. Сном, кошмаром, галлюцинацией — но не всамделишной жизнью. Я оторопело уставился на джип. Там, в проеме задней дверцы, сидела Анжелика, приятельница убитого китайца. Высунув круглые, аппетитные коленки под дождь, она смотрела на меня и совершенно спокойно улыбалась.

Я отвлекся всего на секунду. И как оказалось — зря. В мозгу взорвалась маленькая ядерная бомба, и последнее, что я увидел, это огромные, куда больше неба, желтые глаза Анжелики.

Терять сознание легко. Удар, небеса оказываются у тебя под ногами, и все. На какое-то время ты просто перестаешь существовать.

Приходить в себя — куда тяжелее. Первой, еще до мыслей и эмоций, просыпается боль. Тупая ноющая боль в том месте, куда пришелся удар. Очень быстро боль становится невыносимой, она заполняет всю голову и начинает изнутри стучаться в закрытые веки. Ты открываешь глаза, и вот тут-то и начинается самое тяжкое.

Я попытался открыть глаза, но тут же снова их закрыл. Подождал с полминуты и попытался снова. Левый глаз, похоже, заплыл и не открывался совсем. В правом на мгновение мелькнул окружающий мир. Глумливый и коварный, он норовил уплыть куда-то вбок, расплывался и упорно не желал принимать узнаваемые формы.

По мере того как я приходил в себя, боль обнаруживалась в самых неожиданных местах. Болело почти все — кроме разве что пальцев ног. Языком я пощупал зубы. Вроде бы все на месте. Зубы и ребра — это самое главное, их всегда выбивают и ломают в первую очередь. Впрочем, ребра тоже вряд ли пострадали серьезно. Пару лет назад, когда мне последний раз сломали два нижних ребра, болело так, что я на стены кидался, а сейчас — ничего, терпимо. Отделался я на этот раз, похоже, по минимуму. Ну, что там у нас происходит вокруг?

Я напрягся и огляделся по сторонам. Стул, к которому я был привязан, стоял посреди комнаты — небольшой и плохо обставленной. Диван, ковер, пара стульев, в углу — черно-белый телевизор. На диване лежал здоровенный бритоголовый тип и крутил ручку настройки приемника. «Ты еще пожале-е-ешь…» — завывали радиоголоса. Ой, накаркают они мне…

Еще один здоровяк сидел на стуле прямо напротив меня. Ба, знакомые все лица! На физиономии здоровяка расплылся огромный — от уха до носа — синяк, этакая грозовая туча. Классно я его. При ярком свете парень выглядел еще более крепким, чем там, на Невском. Набитые кулаки, пятьдесят четвертого размера пиджак, шея борца-тяжеловеса. А на шее — дебильная голова пятилетнего ребенка, вполне созревшая для того, чтобы стать украшением кунсткамерной коллекции уродцев. Дабы все достоинства столь замечательной головы были лучше видны окружающим, парень наголо обрил свой недоразвитый череп.

— Дима, он вроде очнулся, — недружелюбно проговорил парень. Дорогой пиджак его был безнадежно заляпан грязью — след падения после моего удара. Есть от чего быть недружелюбным.

— Очнулся? Это хорошо. — Лежавший на диване бритоголовый Дима оставил в покое приемник, встал с дивана и потянулся, давая мне возможность по достоинству оценить всю мощь его необъятного организма. В руках он держал мое редакционное удостоверение и переводил взгляд с фотографии на мое лицо. Терпеть не могу типов, ведущих себя как герои дешевых гангстерских боевиков.