Леонид Влодавец - Без шума и пыли

— Слушаюсь и повинуюсь… — развел руками Вредлинский.

— Именно так. Повиновение и послушание для новопосвященного — первейший долг. Итак, ты остался наедине с дверью. Она свободно открывается, и ты входишь в кабинку. Там нет ни унитаза, ни сливного бачка, весь пол и стены заляпаны цементом. Прямо перед тобой будет стенка, отделанная кафелем. У одной из плиток, в третьем вертикальном ряду справа, будет отколот верхний уголок. Сунешь туда палец, подцепишь плитку — и она откроется, как дверца шкафчика. Внутри окажется щель, куда ты вставишь карточку. Видишь? На карточке изображен двухглавый орел, а с другой стороны ничего нет. Так вот, вставляя карточку, ты должен видеть орла и задвигать его головами вперед. После этого стена бесшумно приподнимется, и ты сможешь пройти в коридор. Сразу после этого проход автоматически закроется. В коридоре тебя встретят братья и приведут в зал собраний…

В ночь с 7-го на 8-е октября Вредлинский спал плохо. Ему мерещились какие-то кошмары, являлись во сне давно умершие люди, знакомые и незнакомые, несколько раз ему казалось, будто в него кто-то целится. Утром встал с больной головой, как будто с глубокого похмелья. Анальгин не помог, голова продолжала гудеть, и Эмиль Владиславович собрался пригласить Василису, чтоб она помассировала ему виски. Но оказалось, что Василиса с разрешения хозяйки уехала из Москвы на два-три дня по каким-то семейным делам и явится в лучшем случае завтра. В конце концов Вредлинский рискнул выпить рюмочку — в сочетании с уже принятым анальгином это было и впрямь рискованно для его возраста, но, как видно, помереть в этот раз ему было не суждено.

Как назло, была пятница, и на дачу прибыли дети, причем не одни, а в удвоенном составе, то есть Вадим привез Оксану, а Лариса — своего франко-канадца, Жака. Александра Матвеевна, убедившись, что у супруга не предынсультное состояние, а более легкое недомогание, решила прогуляться к подруге, дабы от души посплетничать. Эмилю Владиславовичу пришлось остаться один на один с поколением, выбравшим «пепси». Конечно, обе пары очень хотели, чтобы папа поскорее убрался из дома и не мешал им чувствовать себя раскованно. Просто сказать ему: «Вали отсюда, старый, мы тут побалдеть хотим и потрахаться от души!» интеллигентным детям не позволяло воспитание, поэтому они избрали иезуитскую тактику «удушения путем объятий».

Тактика эта состояла в том, что Вадим и Лариса наперебой расхваливали Вредлинского перед Оксаной и Жаком, настырно просили рассказать о творческих планах, расспрашивали о былых успехах и так далее. Все, что можно было, Вредлинский уже несколько раз рассказывал, и пережевывать еще раз то, что навязло в зубах, ему не хотелось. Он с удовольствием удрал бы из дому пораньше, но не знал, как отнесется Манулов к преждевременному прибытию кандидата в масоны. Поэтому пришлось немного помучить и себя, и молодежь. Когда же он, наконец, отправился к Пашке, Вадим и Лариса даже вызвались его проводить, дабы убедиться, что папаша действительно удалился от дома и не вернется слишком рано в какой-нибудь неподходящий момент. Отослав детей обратно, Вредлинский перебрался на другую сторону шоссе и по широкой тропинке правился в сторону мануловской резиденции.

Ровно в семь вечера он появился у входа в особняк Манулова, где молчаливые негры-секьюрити, внимательно поглядев на его физиономию, пропустили Эмиля Владиславовича на первый этаж, в клубный зал. Там было уже много народу, некоторых Вредлинский помнил по новоселью, попадались и те, кого он знал получше, но большую часть тех, кто посасывал коктейли в баре, толпился вокруг рулетки или сидел за карточными столами, он видел впервые. Его, напротив, многие узнавали — спасибо телевидению. Впервые, пожалуй, за многие годы Вредлинский чувствовал себя неуютно от своей известности. Прежде он, наоборот, страдал от того, что его никто не помнит и не узнает в лицо.

С трудом дождавшись момента, когда началось стрип-шоу и погасили свет, Вредлинский спустился в туалет. Там он все сделал по инструкции и после того, как фальшивая стена бесшумно приподнялась, удачно проскользнул в некий мрачный узкий коридор. Самое место такому было бы в Тауэре или в покойной Бастилии. Или даже в Эльсиноре, где принц датский повстречал тень своего отца.

Как только проход за спиной Вредлинского закрылся, он очутился в абсолютной темноте. Не успел он и шага сделать, как справа и слева его взяли под локти чьи-то сильные руки.