Владимир Колычев - Ледяная месть

— Не хочу я возвращаться. Я с тобой хочу жить.

— Я тебе не верю. Да ты и сам себе не веришь. И правильно делаешь. Я не заслужила прощения. Слишком тяжкий грех. Этот грех утащил меня на самое дно. Моя жизнь превращается в ад. Но я сама в этом виновата…

Она плакала, и я не мог это долго терпеть, поэтому поднялся с кровати, подошел к ней и обнял за плечи.

Да, она страшная грешница, но я очень и очень ее люблю. Да и не мне судить ее. Я хоть и не убивал никого, но сколько краж на мне, а кто грязное белье из чужих корзин вытаскивал?

— Я тебя люблю. Очень-очень.

— Я знаю. Но тебя тяготит эта любовь. Она тебя очень тяготит.

— Неправда.

— Когда-то ты чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

— Я и сейчас чувствую.

— Да, но голос твой не звенит. И глаза не горят. Ты любишь меня по инерции…

— Ну, ты должна меня понять. Я узнал о тебе такое, что до сих пор не могу отойти от шока.

— Ты никогда от него не отойдешь.

— Отойду, дай только срок.

— Пожизненный? — с горькой усмешкой спросила Анжела.

— Ну, это слишком…

— Двадцать лет?

— Зачем так много?

— Это не много. Это слишком мало. Если бы мне дали всего двадцать лет… — надрывно вздохнула она.

— Это ты о чем?

Анжела ничего не ответила. Она завороженно смотрела на микроавтобус, который остановился напротив нашего дома. Я вздрогнул, когда из машины выскочил ментовский спецназовец в каске и бронежилете. Анжела напряглась, но с места не сдвинулась. А когда я потянул ее к выходу, схватила меня за руку:

— Это я позвонила… Это за мной…

Спецназовцы выпрыгивали из машины, ловко перемахивали через забор, окружали дом, а мы стояли в комнате, ожидая, когда этот живой вал погребет нас под собой.

— Зачем ты это сделала? — взвыл я с досады.

Не должна была Анжела так поступать. Да, сейчас мы переживали сложный этап, но ведь нам нужно было только время, чтобы наши отношения вернулись в прежнее русло. Мы бы пережили все и снова вернулись бы на вершину своего счастья. Но Анжела взяла и все перечеркнула своей же рукой.

— Я так решила…

— Дура ты!

— Ты ни в чем не виноват… Я все возьму на себя…

— Дура! Какая же ты дура!

Теперь я понимал, о каких двадцати годах говорила Анжела. Ей грозило пожизненное заключение, а она надеялась на двадцать лет… Дура она! Чокнутая дура!!! Но как же сильно я ее люблю!

Я ладонями держал ее за щеки, жадно целовал ее в губы, когда менты с ревом ворвались в комнату. Нас опрокинули на пол, стали заламывать руки.

Мы лежали рядом, повернув друг к другу головы. Она смотрела на меня, прощаясь со мной навсегда. Из ее глаз текли слезы. И я понял, что сейчас разрыдаюсь…

Когда-то на эту красивую женщину я смотрел с вожделением, а сейчас видеть ее не хотел. Но в этот кабинет меня привели под конвоем, на окнах решетки, за дверью стоит мент, а сквозь землю провалиться не получится.

— Ну, что нам делать с тобой, Старостин? — насмешливо спросила Добронравова.

Из Москвы она прилетела еще вчера, а на допрос к ней меня выдернули только сегодня.

— А как обычно, навесить всех собак, и за решетку.

— Слава, твой сарказм здесь не уместен. В сговоре со своим другом Тумановым был? Был. За Воротниковым с ним следил? Следил. Что это, если не соучастие?

Я бы с удовольствием отправился бы за решетку по приговору суда, если бы меня отправили в один лагерь с Анжелой. Но так не бывает, поэтому не было смысла брать вину на себя.

Можно было бы взять ее вину на себя, но ведь я толком не знаю, как и что происходило. Первый же следственный эксперимент выведет меня на чистую воду. Да и не для того Анжела сдавалась ментам, чтобы я брал на себя ее вину.

— Ну, соучастие так соучастие.

Пусть будет как будет. Если посадят, значит, заслужил. Не будет радовать меня свобода. Что мне там делать без Анжелы?

— И это все? — удивленно посмотрела на меня Добронравова.

— А что еще?

— Ты же не знал, что Туманов собирается убить Воротникова.

— Не знал.

— Так и говори, что не знал.

— Так и говорю.

— Вяло как-то говоришь. Раньше бойкий был, а сейчас ни рыба ни мясо.

— Ни живой ни мертвый.

— Чего так?

— Не знаю, — вяло пожал я плечами. Апатия мною овладела, не было желания сопротивляться.

— Ты сбежал из Москвы вместе с Тумановой, — продолжала Любовь Алексеевна.

— Пирогова она, — неуверенно перебил я следователя.

— Туманова ее фамилия. И зовут не Анжела, а Татьяна.

— Ну да, Кеша ее брат, поэтому Туманова. А зовут ее Анжела.