Марио Пьюзо - Дураки умирают

— Чего ты смеешься? — в недоумении спросил Фрэнк. — Дело-то серьезное.

Вокруг находились люди, некоторые могли слышать наш разговор.

— А чего нам волноваться? — весело спросил я Фрэнка. — Мы ни в чем не виноваты и знаем, что вся эта история высосана из пальца. Так пошли они все на хер.

Он улыбнулся, поняв, чего я добиваюсь.

— Это точно. Но я бы с удовольствием пристрелил некоторых из этих засранцев.

— Вот этого не говори даже в шутку. — Я подозрительно огляделся. Тут могли стоять «жучки». — Ты же знаешь, что никогда этого не сделаешь.

— Да, конечно, — с неохотой признал Фрэнк. — Можно подумать, эти парни гордятся тем, что служат родине. Я вот не жалуюсь, хотя прошел войну.

Тут мы услышали, как судебный пристав, появившись из дверей с выложенной над ними надписью из черного мрамора «ЗАЛ ЗАСЕДАНИЙ БОЛЬШОГО ЖЮРИ», выкликнул фамилию Фрэнка. А ему навстречу из тех же дверей вышел Пол Хемзи. Я направился к нему.

— Привет, Пол, как поживаешь?

Я протянул руку, и он ее пожал.

Чувствовалось, что ему как-то не по себе, но вины в его взгляде не читалось.

— Как отец?

— Нормально. — Пол замялся. — Я знаю, что не должен говорить с вами о моих показаниях. Вы знаете, что мне это запрещено. Но мой отец просил передать вам, что вы можете ни о чем не волноваться.

Я почувствовал, как у меня отлегло от сердца. Собственно, и волновался я только из-за него. Но Калли сказал мне, что с Хемзи он договорится, и, похоже, ему это удалось. Каким образом, я не знал, да меня это и не интересовало. Я наблюдал, как Пол идет к лифту, но тут ко мне подошел еще один из моих клиентов, помощник театрального режиссера, которого я записал в шестимесячную программу бесплатно. Сказал, что очень сожалеет о случившемся, и заверил меня, что и он, и его друзья скажут Большому жюри, что я никогда не просил, а они не давали мне никаких денег. Я его поблагодарил, мы обменялись рукопожатием. Я даже шутил и улыбался, играя роль ловкого взяточника, демонстрирующего свою невиновность. Я вдруг понял, что роль эта мне очень нравилась. После театрального режиссера ко мне подходили все новые и новые парни, выражая сожаление по поводу всей этой истории, затеянной несколькими идиотами. У меня даже возникло ощущение, что и Фрэнк соскочит с крючка. Но тут я увидел, как он выходит из зала заседаний, а судебный пристав выкрикнул мою фамилию. На лице Фрэнка читалась злость, и я понял, что он не сломался и собирается бороться до конца. Я вошел в зал заседаний Большого жюри. Переступая порог, стер улыбку с лица.

Реальность сильно отличалась от кино. Большое жюри представляло собой несколько десятков человек, сидевших на складных стульях. О ложе присяжных не было и речи. Окружной прокурор стоял у стола, на котором лежали его бумаги. За другим столом сидел стенографист. Мне предложили сесть на стул, стоявший на небольшом возвышении, чтобы все члены Большого жюри могли меня видеть. Точно так же возвышался над игроками в баккара инспектор.

Окружной прокурор, молодой человек в строгом черном костюме, белой рубашке и небесно-синем галстуке, черноволосый, очень бледный — его фамилии я так и не узнал, — задавал вопросы ровным, спокойным голосом. Он лишь давал Большому жюри информацию, не стараясь произвести впечатление на его членов.

Он не подходил ко мне, зачитывал вопросы, стоя у своего стола. Первым делом назвал мои имя, фамилию, место работы.

— Мистер Мерлин, вы когда-нибудь вымогали у кого-либо деньги?

— Нет, — отвечая, я смотрел в глаза ему и членам Большого жюри. С трудом мне удавалось сохранять серьезное выражение лица. Очень хотелось улыбаться. Я по-прежнему пребывал в отличном настроении.

— Вы получали деньги от кого-либо для того, чтобы зачислить его в шестимесячную программу Армейского резерва?

— Нет.

— Вы располагаете какой-нибудь информацией о других людях, которые незаконно получали деньги, с тем чтобы записать кого-то в указанную программу вне очереди?

— Нет. — Я все смотрел на него и на членов Большого жюри, которые, похоже, маялись на маленьких складных стульчиках.

— Вы располагаете какой-нибудь информацией о старших офицерах или о ком-то еще, кто использовал свое влияние для того, чтобы зачислить кого-нибудь в шестимесячную программу вне очереди?

Я знал, что услышу такой вопрос. И думал о том, упоминать ли конгрессмена, который приходил с наследником сталелитейной империи и заставил майора скорректировать очередность. Я мог бы сказать, что полковник Армейского резерва и некоторые другие офицеры просили меня поставить в начало очереди сыновей их близких друзей. Может, этим я и отвел бы угрозу от себя. Но потом я понял, что ФБР и взялось за это дело, рассчитывая выявить коррумпированных высокопоставленных чиновников. Если бы это произошло, расследование только набрало бы обороты. Упоминание конгрессмена привлекло бы и газетчиков. Поэтому еще до появления на заседании Большого жюри я решил держать язык за зубами. Если бы меня признали виновным и отправили дело в суд, мой адвокат всегда мог бы использовать эту информацию.