Марио Пьюзо - Дураки умирают

— Зайди, — предложил я. — Выпьем кофе.

— Мне пора домой, — ответил Арти. — А кроме того, не хочу присутствовать при вашей встрече. Прими все удары судьбы как мужчина.

Я перегнулся через спинку, чтобы взять с заднего сиденья чемодан.

— Как скажешь. Спасибо, что подвез. Я забегу к тебе через пару дней.

— Хорошо. Тебе действительно не нужны деньги?

— Я же сказал тебе, что вернулся в выигрыше.

— Мерлин-маг, — прокомментировал он мои слова, и мы оба рассмеялись.

Я зашагал по бетонной дорожке, которая вела к подъезду моего многоквартирного дома. Пока я не скрылся за дверью, мотор его автомобиля так и не заурчал: он ждал, пока я войду в дом. Я ни разу не оглянулся. Ключ у меня был, но я постучал. Уж не знаю почему. Возможно, не чувствовал за собой права воспользоваться ключом. Вэлли открыла дверь, подождала, пока я переступлю порог и занесу чемодан на кухню, и лишь потом обняла меня. Очень спокойная, очень бледная, очень подавленная. Мы поцеловались без особых эмоций, словно ничего особенного и не произошло, словно мы и не расставались впервые за десять лет.

— Дети хотели тебя дождаться, но уже очень поздно, — сказала она. — Они смогут увидеться с тобой утром, перед школой.

— Хорошо, — кивнул я. Мне хотелось заглянуть в их спальни, но я боялся, что они проснутся и уже не захотят ложиться, доставив Вэлли новые хлопоты. А она и так выглядела очень утомленной.

Я отнес чемодан в нашу спальню, она последовала за мной. Начала разбирать вещи, а я сел на кровать, наблюдая за ней. Здорово у нее все получалось. Коробочки с подарками она сразу поставила на комод. Грязное разложила в две стопки — для стирки и химчистки. То, что для стирки, отнесла в ванную, чтобы бросить в корзину для грязного белья. Не вернулась, поэтому я пошел следом. Она стояла у стены и плакала.

— Ты меня бросил, — вырвалось у нее.

Я рассмеялся. Во-первых, она говорила неправду, во-вторых, я ждал от нее совсем других слов. Могла же она придумать что-нибудь изящное, трогательное, умное, а она взяла да и просто озвучила свои чувства, ничего не приукрашивая. Точно так же она писала свои рассказы в Новой школе. И я рассмеялся, потому что она оказалась такой честной. А еще потому, что понял, как мне себя вести в этой ситуации. Мое остроумие и нежность могли все поправить. Я мог показать ей, что мое бегство в Лас-Вегас ничего не значит.

— Я писал тебе каждый день. И звонил четыре или пять раз, — напомнил я.

Она уткнулась мне в грудь.

— Я знаю. Просто у меня не было уверенности, что ты вернешься. Я же люблю тебя. И хочу, чтобы ты всегда был со мной.

— Я тоже, — без запинки ответил я.

Она хотела меня покормить, но я отказался. Быстренько встал под душ. Она ждала меня в постели. Она всегда надевала ночную рубашку, даже когда мы собирались заняться любовью, и мне приходилось ее снимать. Сказывалось католическое воспитание. Мне это нравилось. Наши утехи под одеялом приобретали некую церемониальность. Глядя на нее, лежащую в постели, ожидающую меня, я порадовался тому, что хранил ей верность. За мной числилось много грехов, но хоть в одном я был перед ней чист. И воздержание того стоило. Не знаю, как она, а я получил все по максимуму.

Погасив свет, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить детей, мы занялись любовью, как занимались ею десять лет. Ее тело, ее грудь естественным образом реагировали на ласку, страсть в ней так и кипела. Мы практически всегда удовлетворяли друг друга, и эта ночь не стала исключением. А потом она заснула, держа меня за руку, и отпустила, лишь повернувшись на бок.

Но я или вмонтированные в мое тело часы были настроены на другое время. И теперь, в уютной семейной кровати, рядом с женой, с детьми, я уже не мог понять, а чего я от всего этого сбежал? Почему почти месяц торчал в Вегасе, один, отрезанный от семьи? Я испытывал расслабление животного, укрывшегося от погони в безопасной норе. И ощущал себя абсолютно счастливым в бедности, связанный семейными узами, обремененный детьми. Зачем мне какой-то успех, если я мог лежать в постели с женой, которая любила и во всем поддерживала меня? И тут я подумал: наверное, Джордан чувствовал то же самое, когда жена сообщила ему дурную весть. Но я — не Джордан, я — Мерлин-маг, у меня все получится как надо.

Требовалось-то для этого совсем ничего — помнить все хорошее, все радостные моменты. Большую часть этих десяти лет мы прожили счастливо. Собственно, и сбежал я, пожалуй, из-за того, что был слишком счастлив, учитывая мои финансы, положение и честолюбие. Я подумал о казино, которое сверкало огнями в пустыне, о Диане, которая выполняла роль зазывалы, играла без всякой надежды выиграть или проиграть. О Калли, стоящем в зеленом фартуке за столиком для блэкджека, сдающем карты за казино. И мертвом Джордане.