Кирилл Казанцев - Блатной конвейер

— Да, — задумчиво сказал хозяин рынка, глядя на дорогу, — этот Серж парень не глупый. Или просто везучий. Ввязался в разборки и выбрался живым — это не каждому удается.

— Я не понял, тебя что-то смущает?

— Меня, Вовчик, в этой жизни мало что смущает. Гораздо чаще настораживает. Вот скажи мне, какое Фоме дело до какой-то «терки», до дел, которые творятся у черта на куличках в «Чучмекии»? Фома ничего не делает просто так, не такой он человек. А тут, гляди-ка, вступился, не дал порешить парня, рискнул поссориться с авторитетными ворами. Зачем ему это, а?

— Не, ну по понятиям он, конечно, прав, — солидно попытался возразить Вовчик.

— Да брось ты! Какие понятия? Понятия у всякой шестерни, они для них и придуманы, чтобы солидному вору можно было в этой жизни устроиться. Не-ет, тут дело в другом! Дела у Фомы с этим Сержем, нужен он ему зачем-то. Вот и секи последствия: Серж появляется на моем рынке как раз в тот момент, когда я шел по торговым рядами. И на моих глазах он тормозит щипачей. Оно ему нужно? Какое ему дело до этого? А дело такое, что он хотел мне на глаза попасться, нужность свою, пользу показать. А ниточка ко мне через него тянется от Фомы. Понял теперь?

— Думаешь, Фома его тебе подсунул приглядывать за тобой? А чего же он свалил?

— Например, понял, что я его прошлым интересуюсь. Вот и свалил! Это как раз несложно понять, сложно другое. А может около меня тереться еще кто-то от Фомы?

— Магомед, я не понял? Если ты Фому заказал, если ему жить осталось всего ничего, так что ты волнуешься?

— Мертвый Фома так же опасен, как и живой! — с неожиданной злостью ответил Магомед. — Пока я всю его шушеру не выведу вокруг себя, пока под корень не вырежу всех, спать мне спокойно нельзя.

— Так давай, я Сержа найду и кончу.

— Дурак ты, Вовчик, — с сожалением констатировал Магомед.

— А чего дурак-то сразу? — обиделся Вовчик.

— Ты его завалишь, а Фома узнает. Или дружки Фомы, кому он завещал это дело. Что подумают? Что Магомед специально Сержа кончил, Фому подставил, что Магомед передел задумал и кровища от этого льется. Это все равно, что объявление в газете дать! Смотреть за ним надо, а не кончать его!

В настоящей нормальной городской квартире Резенков не был уже давно. А ведь большинство людей живет, наслаждается жизнью, имея вот такую квартиру. Или чуть хуже или чуть лучше, но у каждого, почти у каждого, есть дом.

Сергей ходил по квартире Андреева. Он остро ощущал, как по-разному у людей складывается жизнь в этом мире. Пусть не тихо и спокойно, но большинство людей двигается по жизни куда-то вперед. Удачно, не очень удачно, но живут ровно. А на свою жизнь оборачиваться Резенкову не хотелось. Как будто не было ее, а были лишь отрывочные воспоминания. Дерганые, жестокие, страшные.

Начать все заново, начать как у людей? Только энтузиазма не осталось, жажды жизни не стало. Остались лишь обрывки воспоминаний и следы давней детской мечты о теплом южном море. И последняя надежда, что Андреев действительно поможет, как не неприятны были воспоминания о первом с ним знакомстве.

— Ты как насчет выпить? — крикнул из кухни Всеволод. — За встречу, за жизнь, за все хорошее, а?

— Давай выпьем, — согласился Сергей, разглядывая корешки книг в шкафу.

Звонок в дверь заставил его вздрогнуть. И сразу навалилось раздражение, чувство сожаления. Не хотелось ему видеть новых людей, не хотелось изменения обстановки. А когда Андреев пошел открывать, предположив вслух, что это наконец пришла Катя, Сергей совсем приуныл. Увидеть сейчас ту девушку, вспомнить, что тогда произошло, пять лет назад, увидеть причину своих бед — что может быть неприятнее?

Резенков стоял спиной к входной двери и смотрел на книги. У него даже спина онемела от ожидания, что вот она сейчас войдет, что-то скажет. И слова будут насквозь фальшивые, и радость встречи будет фальшивая. Не могут эти люди радоваться его появлению, потому что его появление — это напоминание о случившейся когда-то беде, о неприятностях, которые постигли того, кто хотел искренне помочь и пострадал один из всех.

— Сережа! Здравствуйте! — послышался за спиной девичий голос, и по спине Резенкова пробежали мурашки.

И надо было повернуться к ней и быть приветливым. Даже радость разыграть.

— А-а! Привет! — улыбнулся Сергей Кате.

Девушка совсем не изменилась с тех пор, когда Резенков видел ее еще школьницей. Теперь она только немного стала женственнее и как-то раскованнее, что ли. Она была вся свежая, лучистая, только немного грустная. В ее взгляде была и грусть, и чувство вины, и еще что-то, наверное, жалость к нему. А это было совсем уже невыносимо.