Борис Селеннов - Несколько дней из жизни следователя (сборник)

Жена оторвалась от вязания, чтобы угодить Симонину.

— Не вижу, мелко.

— Тут написано: «С. А. Симонин». Знаешь, как этот полуторарублевик будут после меня называть? «Гангутский полуторарублевик Симонина». И в каталогах так будет писаться. Все государству оставлю, музею. За такое дело, Манюньчик, и душу дьяволу не жалко продать. Это же национальное достояние! Его надо собрать, собрать по крохам, с миру по нитке. А кому собирать? Некому, Маша, некому. А мне вот, видишь, больше всех надо... Так хочется, Маша, оставить себя хоть в чем-нибудь. Ведь страшно подумать, что останется только прах и тлен и бесконечное космическое забвение... Вот те же тюльпаны взять: красиво, кажется, а что остается? Месяц сроку — и на свалку. Суета. В детях бы остаться, да не дал бог... А ведь смысл жизни — в ее продолжении после смерти, хотя бы в виде памяти.

Жена прекратила вязание и застыла, уставившись куда-то в угол комнаты.

— Эс А Симонин, — произнесла врастяжку. — Ты бы и меня пристроил, что ли: «Симонин с супругой», — предложила она то ли серьезно, то ли с сарказмом — не поймешь.

Дело № 23561.

Складывая бумаги в сейф, Петрушин зацепил взглядом кожаные перчатки в полиэтиленовом пакете, который изъял с места происшествия. Взял в руки, повертел, поперекладывал с руки на руку и тяжело вздохнул: молодость вспомнил.

Лет двадцать назад сделал он большое открытие в криминалистике. Но судьба его оказалась неудачной — шумной, бестолковой и даже скандальной. Вот так же, как и в этот раз, выехал он на место происшествия и так же, как в этот раз, обнаружил перчатки. В их группе был тогда кинолог с собакой. Дали собаке понюхать перчатки и пустили по следу. Бежала она, бежала, нюхала, нюхала, загнала бедного кинолога до обморочного состояния, а когда уже казалось, что цель рядом, и полуживой кинолог стал расстегивать кобуру, след потеряла. «Здесь он, здесь, — отчаянно уверял молодой кинолог. — Давайте искать, найдем, обязательно найдем!» Но группа знала, что это такое, когда собака теряет след. Кинолога успокоили и дали отдохнуть, отдохнули и сами. Но, и успокоившись, кинолог не угомонился, расписывал нюхательные способности своего Джека, заверял, что он и через неделю разыщет негодяя.

И тут у Петрушина возникла идея (впрочем, он не настаивает на абсолютном приоритете): запечатать перчатки в полиэтиленовый пакет, чтобы «не выходил дух», а когда преступник сыщется, проверить собакино обоняние на практике. Так и сделали. На подозреваемого вышли только через месяц. Он все отрицал, но доказательства были. Пригласили пятерых добровольцев из дружинников, поставили их в ряд с подозреваемым, распечатали при понятых пакет и дали Джеку понюхать перчатки. Через пять секунд Джек свирепо облаял подозреваемого и вытащил его из строя. Эффект был таким очевидным, что тот тут же при всех сознался.

Петрушин оформил все это протоколом и, хотя такое действие не было предусмотрено никакими методиками и инструкциями, в обвинительном заключении сослался на него как на одно из доказательств. Прокурор сказал: «Мальчишество», но заключение утвердил без поправок. «Собачье» доказательство особой роли не играло, были и другие—проверенные, надежные, санкционированные.

Суд осудил преступника без каких-либо осложнений и в приговоре тоже сослался на факт собачьего облаивания как на одно из доказательств. Так самодеятельная акция Петрушина стала уголовно-процессуальным фактом и официальным прецедентом.

Новинка криминалистики попала на страницы юридической печати. Сначала оценки были осторожными — надо, мол, проверить, накопить эмпирический материал, а потом, по мере накопления, стали появляться все более восторженные отзывы. Молодые аспиранты рвали из рук друг друга эту тему, чтобы сделать открытие теперь уже в теории. О Петрушине вспоминали, но вскользь, как об авторе одного из опытов. Это было обидно, но ему говорили, что он еще молод для таких открытий, что у него еще все впереди.

А потом выступил авторитетнейший представитель уголовно-процессуальной науки и учинил открытию форменный разгром. «Как мы, серьезные люди, можем полагаться на нюх собаки в столь ответственном деле, как правосудие! Где доказательства, что собака обладает безошибочным нюхом? Есть ли у нас инструментарий, чтобы определять ошибки? Мы знаем, что так называемая «реакция облаивания» отрабатывается дрессировкой. Но где гарантия, что дрессировка была достаточной и квалифицированной? Где гарантии того, что собака будет всегда облаивать только по обонятельному признаку и никакому другому больше? Где гарантия того, что она не облает человека, будучи, например, напуганной его резким движением? Кто будет интерпретировать смысл «облаивания»?» В общем, вопросов было поставлено много, открытие закрыли, вспоминать о нем в приличном обществе стало признаком дурного тона.