Борис Селеннов - Несколько дней из жизни следователя (сборник)

Это случилось так неожиданно, глупо, а беда казалась такой неестественной, что даже он, считавший себя сильным, растерялся.

— Сергей! Чего ты? — крикнули в темноте. — Бакурский!

Он опустился на снег, сжал глаза пальцами.

— Что с тобой? — тронул кто-то за локоть.

Две капли, теплые, быстрые, скользнули по пальцам, щекам и пропали.

— Ничего, — прошептал он...

Его увезли в санчасть. Вечером в госпиталь.

Потянулись долгие госпитальные дни.

Зрение возвращалось. Неуклонно, медленно. Однако полностью вернуть его уже не могли, все попытки врачей окончились безрезультатно.

Через четыре года в Одессе, осмотрев его, академик В. П. Филатов скажет: «Левый глаз не вернем, а правый поправим». — И подмигнет. — «Прокуроров — страсть уважаю!» — Засмеется. — «Недавно иду домой. Темно. Зима. Двое встречают, заставляют снять пальто. Я — их просить. Они — ни в какую. Забрали уже. Тогда говорю, что Филатов я...» — Весело трет ладонь о ладонь.— «Что тут стряслось! Отдали пальто, извинились и смылись! А я стою — не верю. Что б делал, не верни они вещь? К вам бы пошел. Так-то...»

Четыре года. Их еще надо было прожить. В надеждах, переживаниях. А пока... тянулись дни в палате военного госпиталя. Единственной отрадой стали стихи, которые, коротая время, сочинял в больничной постели...

Раскисший проселок то взмывал круто вверх, то спускался полого вниз. Комья глины липли к ногам, мешали идти, а он не замечал их — дышал и не мог надышаться пьянящим дурманом заполонившего все вокруг багульника.

Окрест высились поросшие хвойным лесом сопки: деревья стояли плотно, казались сплошной стеной. Лишь огромные, невесть какой силой сорванные с вершин скалистые глыбы были разбросаны тут и там по темно-зеленому покрывалу. Они торчали над лесом словно прибрежные валуны в море и манили, звали к себе. Чуть ниже, у подножий сопок, замерло редколесье: береза, ива, ольха. В распадках застыли высоченные, в человеческий рост, лопухи. А там — заросли папоротника... Смотреть бы на это, не отрываясь, вдыхать лесной аромат, радоваться...

— Солдат! — раздался внезапно окрик.

Он остановился.

Возле застрявшей у обочины легковушки стоял человек в штатском.

— Подсоби! А то, — кивнул на шофера, — час уже бьемся. Думали попасть в Кировское, да не судьба. Вон как развезло!

Сергей бросил в траву вещмешок, снял скатку.

— Давайте...

Подналегли, поднатужились и, вытолкав автомобиль на дорогу, присели передохнуть.

— Куда путь держим? — спросил незнакомец, вытирая с лица платком пот.

— Домой иду, — ответил Сергей. — Отвоевался...

— То есть?

— Комиссовали меня, — криво улыбнулся парнишка.

— А-а... — мужчина аккуратно сложил платок и спрятал в карман. — Что? Серьезное что-то? — участливо посмотрел в глаза.

Сергей кивнул.

Трудно сказать, почему — то ли была потребность выговориться, то ли другая какая причин, — но именно этому, незнакомому, человеку он впервые в те дни излил душу: рассказал о работе до армии, о том, что стряслось, планах, желаниях. Мужчина слушал рассказ, внимательно, словно оценивая, смотрел порой на Сергея, потом спросил:

— Как тебя по фамилии?

— Бакурский. Сергей.

Незнакомец нахмурился, вспоминая что-то.

— Погоди, не твои ли стихи в газетах?

Сергей оторопел. Он действительно опубликовал «Встречу», «Родину», «Возвращение», «Думу солдата»... Но мог ли предполагать, что заметят их, будут помнить?! Да и стихи были, можно сказать, первыми, ученическими...

— Мои, — смущенно выдохнул он.

Собеседник с улыбкой вздохнул, покачал головой.

— Хорош я! Заставил поэта в грязь лезть! — И добавил, серьезно уже. — Как там о матери у тебя?

«Ты вскрикнешь: «Сын!» — и бросишься навстречу...»

Запнулся, поморщился от досады.

— Забыл. Как дальше подсказывай!

Сергей опешил вконец. Одно дело — писать, посылать куда-то, другое — читать самому, перед чужим человеком. Он почувствовал, что краснеет.

— Ну? — повторил просьбу тот.

Отказ выглядел бы глупо. Он закусил губу, чтобы снять волнение, и, отвернувшись в сторону, стал читать.

Ты вскрикнешь: «Сын!» — и бросишься навстречу.

Лицом к шипели серенькой прильнешь.

Сыновней лаской я тебе отвечу

И рук уйму взволнованную дрожь...

Он читал, глядя вдаль, и видел полные радостных слез глаза матери, представлял скорую встречу с ней. Голос подрагивал, поначалу несмелый, потом выровнялся и зазвенел...

— Н-да... — вздохнул незнакомец с грустью, когда стих закончился. — Молодец... — Поднялся. — Ну что... Надо ехать. Взял бы, если б по пути. — Протянул руку.