Владимир Колычев - Не верю в доброту братвы

Свет в глаза, вопросы в лицо.

– Имя?

– Не помню.

– Фамилия?

– Не помню.

– А что помнишь?

– Ну, как ударили, помню… Как будто кувалдой по голове.

– Кто ударил?

– Начальник, мамой клянусь, я на путь исправления встал! Вагон меня ударил! Я скрывать не стану! А я могу на УДО претендовать, начальник?

– Какой Вагон? Какое УДО?

– Ну, я на условно-досрочное освобождение хочу. Если Смальцева сдам, это же мне зачтется?

– Какое условно-досрочное освобождение… Ты, Касаткин, думаешь, что находишься в зоне? – Следователь не знал, каким смехом ему давиться – истерическим или тем, который от души.

– Касаткин?.. Моя фамилия Касаткин?

– А разве нет?

– Ну да, кажется, Касаткин… А разве я не в зоне?

– Дома ты, Касаткин, дома. Освободился и домой вернулся.

– А как же Вагон?

– Какой Вагон?

– Ну, Смальцев… Он же меня ударил…

– Когда это было?

– Ну, в девяносто девятом.

– А сейчас две тысячи второй…

– Спасибо тебе, начальник, утешил, – блаженно улыбнулся Глеб, закрывая глаза. – Как будто дома побывал.

Он знал, как его зовут. Знал он и про справку об освобождении, которая лежала у него в кармане куртки. Но ему не хотелось отвечать на вопросы следователя, поэтому он валял перед ним дурака.

Сильно ему настучали, а могли бы и убить.

Он даже не знал, кто доставил его в больницу. В себя пришел уже здесь, в палате. Ушиб мозга у него, гематома в черепной коробке. Операцию делать вроде бы собираются, жидкость из гематомы откачивать будут. И еще два ребра у него сломаны, ливер отбит…

Его положили в отдельную палату, но вовсе не как вип-персону. Это даже не палата, а склеп какой-то. Холодно здесь, на темных стенах изморось, а с потолка капает. Справка об освобождении у него, а значит, он не человек. Как изгоя его здесь держат. И никто ничего не говорит. Про диагноз кое-что рассказали, и все. Игнорирует его медперсонал. Потому и должен поверить следователь, что Глебу неизвестно, какой сейчас год. А палата у него даже хуже той, в которой он лежал после драки с Вагоном.

И в то, что Глеб воспринял разговор с ним, как сон, следователь тоже должен поверить. Слишком уж хреновое у него состояние, а потому и «сумерки» в голове…

– Ты дома, Касаткин. Освободился и домой приехал. И справка об освобождении у тебя. – Похоже, мент принял его бред за чистую монету, раз принялся убеждать. – Только вот адреса твоего мы не знаем. Дом, улица… Кто там у тебя, родители, жена?

– Родители… Что, и мама ко мне прийти может? – Глеб недоверчиво посмотрел на следователя: – Я сейчас скажу адрес, и она придет?.. Может, я лучше номер телефона дам? Я номер телефона вспомнил… Так быстрей будет…

– Ты что, действительно ничего не помнишь?

– Нет.

– И кто тебя избил, не помнишь?

– Нет. Но если вы напомните, может, вспомню?

Следователь назвал адрес дома, возле которого его избили, но Глеб сделал вид, что ему это ни о чем не говорит.

– Много их было, ты лежал на земле, а они тебя били.

– Много?.. Не помню.

– Полицейский наряд проезжал, если бы не это, тебя бы могли убить… Тебя не били, Касаткин, тебя убивали…

– Это плохо.

– Конечно, плохо!

– Может, нарвался на кого-то…

– Вот я и должен узнать, на кого.

– Но я ничего не помню…

Следователь долго всматривался в него, но, так и не сумев докопаться до истины, махнул рукой. И матери домой позвонил.

Она примчалась тотчас.

Следователь мог находиться где-то рядом, поэтому Глеб и перед ней разыграл амнезию. Но сначала изобразил радость встречи после долгой разлуки.

Мать поверила ему и почему-то решила, что он хочет видеть Нину. Но он попросил ничего ей не говорить. Не нужна она ему, и все. Ни ей, ни вообще никому. Напугал тем, что ему могли мстить за Севу, а это значило, что могут найти здесь и добить. Она все поняла, и даже добилась того, чтобы Глеба перевели в другую палату. Как будто это спасет его от бандитов…

Три года прошло, и ничего, считай, не изменилось. Ксюха по-прежнему его секретарша, и все так же работает на Герасима.

Глеб не бредил, думая в таком ключе. Он, конечно, уже не директор якирского рынка, и Ксюха не работает у него. Но ведь она и сейчас готова оказать ему любую услугу. Именно поэтому она здесь, у Глеба в палате. А ведь мама никому не звонила, не говорила, где он.

Ксюха сказала, что сама его нашла. Морги обзвонила, больницы, и Глеб сделал вид, что верит ей.

– А зачем ты меня искала? – спросил он.

– Ну как же! – сделала она удивленные глаза. – Женька сказал, что ты пошел за водкой, и пропал.