Анатолий Афанасьев: Принцесса Анита и ее возлюбленный

Вся суть была в быстроте и точном охвате пространства. От стола разошлись в разные стороны, потом начали сближаться, двигались в ритме танго, поделив зал на две половины. И у того и у другого зеленая бутылка мелькала в пальцах, как спица, а когда вырывалась вперед или вбок, обязательно валила на пол кого-нибудь из подвернувшихся молодцов. Внезапность — бог атаки. Несколько зевак у подиума все же успели сорганизоваться, кинулись на них скопом. Блеснула сталь, завопили дамы. Никита с Валенком справились, положили и этих, сами отделались несколькими царапинами. Наконец Никита добрался до столика немного обескураженного Мусавая. Мика продолжал кружиться по залу, следя, чтобы никто не помешал их разговору.

— Мусик, — сказал Никита, — с тебя двадцать процентов. Деньги, «Ролекс» свой — все на стол. Быстро!

— Ты кто? — спросил Мусавай без особого любопытства. Он и так видел, кто перед ним: оборзевший русак, пес, недорезанный в горах Кавказа.

— Ждать не буду, — улыбнулся Никита. — Буду бить.

Мусавай подчинился. Выложил на скатерть пухлый бумажник, снял с запястья золотую игрушку-тикалку стоимостью в пять тысяч баксов. Заметил рассудительно:

— Разве не понимаешь? Живой никуда не уйдешь.

Никита выгреб из бумажника деньги — на глазок не меньше двух-трех тысяч, и все новенькими сотенными долларовыми банкнотами. Несколько деревянных пятихаток и мелочовка.

— Мусик, теперь ты в порядке, — успокоил Мусавая. — Теперь у тебя есть крыша. Платить будешь раз в месяц.

— Шутник, — сказал Мусавай, слезясь черными глазами. С удовольствием представил, как снимет с этих двоих сумасшедших шкуру, с живых. Лично. Перочинным ножичком.

— И еще, Мусик. Когда ходишь в сортир, подмывай задницу. Вонища от тебя большая. На всю Москву.

Все, сеанс окончен. Больше у него не осталось и секунды, пора было уходить, и напоследок Никита совершил ужасную ошибку. Он неправильно оценил пожилого мужичка, ужинающего вместе с Мусаваем. Видел, что холоп, и не придал ему значения. Повернулся боком и не успел отреагировать, когда тот выудил из-под полы пушку. Поспел Валенок — зоркий, как беркут, он прыгнул из-за спины Никиты и выбил у мужичка пистолет одновременно с выстрелом. Пистолет Никита поймал, но пуля вошла Мике в грудь, раскрошила ребро и застряла, соприкоснувшись раскаленным жалом с верхушкой легкого.

— Ага, — сказал Никита. — По-хорошему, значит, не хотите.

Двумя взмахами рук — в одной бутылка, в другой пистолет — он навсегда разрушил идиллию жизни Мусавая и расторопного стрелка. Про бригадира напишут в протоколе, что он умер, не приходя в сознание, а Мусавай в больнице очухается через три дня, но оглохший и слепой на один глаз.

Побежали к выходу, Валенок спотыкался и тяжело дышал.

— Держись, — попросил Никита. — Ну пожалуйста!

У Мики не было сил ответить, его лицо внезапно покрылось испариной, будто умылось. Никита почти перенес его через холл, а когда подлетели двое охранников в спортивных костюмах, со зверской гримасой проревел:

— Ложись, падлы! — и шмольнул из пистолета им под ноги. Охранники послушно уткнулись лбами в пол.

Тачка — белая «девятка» — стояла в пяти шагах от входа в заведение — только улицу перейти. Мика, посапывая, стал оседать к земле, и Никита, изогнувшись, вскинул его себе на спину. В машине уложил на заднее сиденье, переместился за баранку — и рванул на форсаже. Оглянулся. Мика был в сознании, глаза открыты.

— Не вздумай, — сказал Никита. — Если помрешь, как мне жить одному? Пожалей меня, Мика.

— Не помру, — успокоил Валенок. — Не волнуйся. До этого еще далеко.

Никита привез друга в 1-ю Градскую и сдал в приемный покой. Решил, что это достаточно безопасное место, да и выбирать не приходилось: больница была ближе других. В приемном покое, разумеется, не обошлось без канители. Вопросы: «что?», «почему?», «кто такой»? Никита не понимал, какое все это имеет значение? Знал одно: чем быстрее Мика окажется на операционном столе, тем больше у него шансов. К счастью, пожилой врач, который делал досмотр, тоже это понял. Распорядился:

— Везите в пятую.

Через час Никита в одиночестве сидел в темном коридоре хирургического корпуса с незажженной сигаретой в зубах. Операционная в пяти шагах от него светилась стеклянным пятном двери. Несколько минут назад он перехватил человека, от которого сейчас зависела жизнь друга. Хирург был крепенький, крутолобый, со светлыми глазами и подозрительно пылающим носярой. Лет сорока от роду. Никите он понравился с первого взгляда. Если такого встретишь на улице, подумаешь, лучше с ним не связываться. Нормальный мужик. Никита ему сказал: