Анатолий Афанасьев: Принцесса Анита и ее возлюбленный

— Кого привел? — капризно спросил у Григория.

Григорий покладисто ответил:

— Псих. Мишу ни с того ни с сего завалил в прихожей. Мы с него нынче оброк взяли.

— Чего надо? — Леха перевел мутный взгляд на Никиту.

— Деньги обратно и адрес.

— Говорю же, псих, — хохотнул Григорий. — Твои бабки, Никитушка, давно уплыли.

Держался настороже, но, понятно, не сумел увернуться от мощного свинга — и рухнул неподалеку от Лехиной кровати.

— А ты крутой, да? — заинтересовался Леха. — И чего-то мне твоя рожа знакомая. Ты не из лесовиков?

— Хочешь верь, Леша, хочешь нет, а у нас с тобой общее было золотое детство. Просто ты забыл. Наширялся потому что.

— Понтуешь? Как же тебя кличут?

— Это не важно, Леша. Важно другое. Вдумайся в мои слова. У вас, у шизанутых, я знаю, страху нет перед жизнью, но я сейчас обрисую твое положение, и уж сам решай, как быть. Твое положение, Леша, хуже дедова. Тебе сейчас хорошо, но скоро будет плохо.

— Почему?

— Потому что я прикую тебя вон к той батарее, пасть заклею и уйду. Часа через три у тебя начнется ломка. Но никто тебе, Леша, не поможет. Тебе будет очень тяжело на душе. Будешь корчиться неделю, пока не сдохнешь. Ребяток твоих я с собой заберу, а дверь опечатаю. Никто сюда не придет, Леша. Понимаешь, к чему веду?

Никита действовал так, как подсказывал прошлый опыт, давний, но незабытый. Если хочешь чего-то добиться от наркомана, который под кайфом, то надо говорить с ним рассудительно и длинно, как с ребенком, следя, чтобы тот не обвалился в припадок. Если не углядишь, из припадка его быстро не вытянешь.

Леха Буза обиженно заморгал:

— Кого пугаешь, сволочь? А мне только трубку снять.

— Вот именно, — согласился Никита. — Но кто же тебе даст ее снять.

Он подошел к кровати, приподнял Леху за туловище и бережно, несильно потряс, чтобы показать, в каких тот очутился надежных, дружеских руках. Такого рода небольшое внушение иногда действует на наркомана успокоительно, как лишняя доза.

— Пусти, гад, — прошипел Буза, чувствуя, что не может самостоятельно пошевелиться. Будто в железные тиски замкнуло. — Чего надо, скажи толком?

Никита вернул его в прежнее положение.

— Ты, Леша, пацан правильный, но немного сбился с пути. Уже на тебя заказ есть в одном месте. Хотят тебе, Леша, укоротить твою молодую, прекрасную жизнь. Но мы им этого не позволим, верно?

— Чего надо? — повторил Буза, и в глазах у него теперь стоял ужас. Грамотно разводил его Никита, но гордиться тут, конечно, нечем.

— Чего мне надо, Леша, я уже сказал. Деньги и адрес. Деньги мои собственные — десять кусков. Я их твоим ребятишкам в долг дал. И адрес дядюшки Мусавая. Кстати, Леша, Мусавай тебе совсем не друг. Ты на него шестеришь, а ведь он тебе совсем другой гостинец приготовил. Они, Леша, везде своих будут ставить. А таких ребят, как мы с тобой, искоренять. Зачем мы им, сам подумай? Тем более, если на игле. Мусавай не любят тех, кто с Герычем дружит. Они их отсекают. И по-своему, Леша, они правы. Что тут возразишь. Тебя любой мент на Герыче подсадным сделает. Ты ведь ненадежный. Мусавай повсюду расставят умных, непьющих, неподколотых парней. Зачем им всякое отребье? Русских рабов у них дома хватает. По всем ямам сидят. Гляди, Леша, как бы и тебе не попасть к ним в яму… Так где денежки, говоришь?

С Бузой начали происходить какие-то изменения, взгляд у него прояснился, в глазах зажегся холодный огонек. Он сунул в пасть сигарету и прикурил:

— Мусавай тебе не по зубам.

— Я, Леша, пока только про денежки спросил.

— Возьми вон в коробке — там штуки три. Остальные уехали. Гриша правду сказал. Напрасно ты его вырубил.

Никита снял с подоконника жестяную коробку из-под монпансье и все, что там было, вместе с мелочью, не считая, вытряс себе в карман.

— Хороший ты мальчик, Леша, но жить тебе осталось мало.

— Да пошел ты…

Никита сперва не мог сообразить, почему тот вдруг так осмелел, но тут до него дошло, что мощь имени Мусавая, произнесенного вслух, укрепила Бузу в мысли, что к нему пожаловал идиот. Иначе говоря, человек, который собственными руками копает себе могилу. Промах следовало немедленно исправить. Иначе Леха замкнется или, хуже того, все-таки уйдет в дурь. Любые слова теперь уже были бесполезны. Поэтому Никита сделал вот что. Мягким движением вырвал у Лехи сигарету, разжал ему пасть, сунул в нее горящий чинарик, захлопнул и немного подождал, пока дым не хлынул у Лехи из ноздрей, а глаза не наполнились влагой. Полюбопытствовал: