Элмор Леонард - Вне поля зрения

Глен старался держаться к ним поближе, и к нему ни разу не подвалил жопник или еще какой извращенец. Фоули всегда повторял: «Иди на это только в том случае, если считаешь, что тебе понравится», а Бадди продолжал: «Просто скажи „нет“, а потом убей придурка». Они всегда поддерживали друг друга, а чтобы справиться с неприятностями, им хватало одного взгляда, который как бы говорил всем поганым извращенцам: «Хочешь связаться с нами — рискни».

Глен считал, что они позволили ему ошиваться рядом только потому, что родом он был из Западного Голливуда, из Лос-Анджелеса, знал жизнь и даже пару лет посещал университет Беркли, но никогда не важничал. Он рассказывал им истории о том, как в бытность свою автомастером перетрахал кучу баб, как чинил машины мультимиллионерам из Беверли-Хиллз и ждал, когда хозяйка дома сама подаст знак. Предложит выпить чего-нибудь холодненького или нырнуть в бассейн. «Так все и было, ребята, причем чаще, чем вы думаете, пару раз даже с кинозвездами». За это они прозвали его Жеребчиком.

Однажды во время прогулки Глен сказал: «Ребята, я сейчас расскажу вам то, что знает, кроме меня, только один человек. Начало срока я мотал в федеральном исправительном лагере, знаете, где это? Сюда меня перевели после неудачного побега».

Чуть выждать, чтобы проверить их реакцию…

«Знаете Мориса Миллера по кличке Снупи? Выступал в легком весе? В лагере он сидел за мошенничество, по-моему, на кредитных карточках залетел. Так вот, один раз мы вышли, якобы на пробежку, Морис — спортсмен, а я — его тренер, и добежали почти до Ванденберга. Нас задержали военные полицейские с воздушной базы, решили, что мы в самоволке».

Бадди спросил, не сбрендил ли он. Мог бы отсидеть пару лет или меньше в загородном клубе с кабельным телевидением, салат-баром в столовой, а теперь ему мотать полную пятерку…

«Причем в совершенно поганых условиях, — согласился Глен. — Но я понимал, что мы со Снупи попадем в какую-нибудь дыру, если нас поймают. Есть много поганых мест: Марион, Льюисбург… А может, у меня крыша поехала, но тогда я об этом не думал. Так вот, в той тюряге я познакомился с парнем, который мотал тройку за чисто интеллигентное мошенничество. А еще, вы только послушайте, ему впаяли штраф в пятьдесят миллионов, и он выписал чек. Так просто, пятьдесят „лимонов“, ниже — подпись».

«Один из жуликов с Уолл-стрит, — сказал тогда Фоули и оказался совершенно прав. — Я читал об этом парне. Залетел за торговлю конфиденциальной информацией. Платил продажным брокерам, и они предоставляли ему информацию о предстоящих сделках типа приобретения контрольного пакета. — Он повернулся к Бадди, который вообще ни хрена не понимал в таких делах, и объяснил: — Когда одна компания покупает другую, то цены на акции резко поднимаются. И если у тебя заблаговременно есть информация, ты покупаешь акции по низкой цене, а продаешь потом по максимальной».

А ведь этот долбаный Фоули даже в колледж не ходил…

«Примерно так он и поступал, — кивнул Глен. — И нажил целое состояние».

«Все считали парня гением, — продолжал Фоули, — пока не поняли, что он зарабатывает деньги древнейшим способом — элементарным воровством».

«Так вот, — встрял Глен, — этот мультимиллионер зарабатывал в той тюрьме одиннадцать центов в час, вытирая полы и подметая теннисные корты… Парень еще жаловался, мол, у него в конторе больше сотни телефонных аппаратов, по которым он раньше говорил восемнадцать часов в сутки, а сейчас вынужден стоять в очереди к автомату… Но к чему я веду — он очень любил потрепаться».

«Особенно с прокурором, — подхватил Фоули. — Вломил всех своих брокеров, и те оказались за решеткой. Никак не могу вспомнить, как его звали».

Глен ждал.

«Да, Рипли. Ричард Рипли. Его прозвали Диком-Потрошителем за то, что он выпотрошил фондовую биржу. Здоровый, приятный на вид мужик, только парик носил, насколько я помню».

«В лагере ему парик не дали. Но влюблен в себя был до безумия. Кроме фондового рынка, говорил только о себе, а я знай слушал. Даже если человек, подписавший чек на пятьдесят „лимонов“, несет полную чушь, я все равно превращаюсь в огромные уши. Моя койка была как раз над его. Я был вежлив, даже лизал ему задницу — до определенной степени, занимал очередь к телефону, в саду я всегда ползал на карачках, тогда как он работал граблями… И он постоянно твердил, какой он крутой, а я все впитывал. Узнал, что у него есть счета за границей, плюс пять миллионов наличными, плюс алмазы россыпью и золотые монеты, вагон золотых монет, каждая по четыре куска. Он так и сказал мне — пять „лимонов“ наличными. И они лежат там, где он всегда может их взять. Вот и все».