Татьяна Полякова - Мавр сделал свое дело

Ожидая, когда Таньку посетят те же мысли, я подошла к письменному столу, и мое внимание привлекла небольшая скульптура, стоявшая рядом с громоздкой чернильницей. Ничего более отвратительного мне ранее видеть не доводилось. Бронзовый монстр был высотой в полметра и являл собой какую-то аллегорию. Обнаженная мужская фигура прикована к некой глыбе, между раздвинутых ног мужчины устроился волк и пожирал его детородные органы. Над головой несчастного сидел ворон и философски наблюдал за происходящим. Лицо мужчины с выпученными глазами и открытым в немом крике ртом было выполнено очень реалистично. Да и вообще этот шедевр мог похвастаться исключительной натуралистичностью. Но у нормальных людей, к коим я причисляла себя, ничего, кроме отвращения, он не вызывал.

— Кто ж до такого додумался? — вслух спросила я.

— Ты чего? — зашептала Танька, подходя ближе.

— Вот, взгляни.

— Не повезло дядьке, — вынесла она вердикт через полминуты. — Больно, наверное. И о потомстве можно забыть. Ценная вещь?

— Вряд ли.

— Но ведь антиквариат?

— Сомневаюсь, — покачала я головой.

Танька взяла скульптуру в руки и взвесила.

— Тяжелая, зараза… — Тут в ее лице наметилось озарение. — А что, если…

— Это «Искупление», — забрав у нее скульптуру, перебила я, потому что и у меня озарение наметилось. Я быстро оглядела кабинет, других скульптур здесь не было, только два бюста: Сократа и Александра Великого.

— Какое искупление? — заволновалась Танька.

— Эту штуковину покойный завещал Самарскому.

— Точно, — хлопнула себя по лбу Танька.

— Так что сокровищ в ней не ищи, — продолжила я и вновь пригляделась к скульптуре. Очень сомнительно, что она могла кому-то понравиться. Хотя о вкусах не спорят. Александр Петрович утверждал, что это его любимый шедевр в коллекции Костолевского. И Костолевский в знак большой дружбы завещал ее соседу. — Искупление, — пробормотала я. — Занятно.

— Чего ты все бормочешь? — не выдержала Танька. — И поставь эту дрянь на место. Не стал бы он отдавать бриллианты соседу. Довольно глупо. Правда?

— Какие бриллианты? — не поняла я.

— Ну так деньги-то сюда на спрячешь, по крайней мере большие.

— Помоги, — сказала я сестре и перевернула скульптуру. Основание было чуть вдавлено. Я нащупала шуруп.

— Чего это? — вновь заволновалась Танька.

— Он внутри пустой, — пояснила я.

— А шуруп зачем? Там что-то есть, — тоненько взвизгнула она. Теперь и я не была уверена, что это ее глупые фантазии. Возможно, в самом деле…

— Нужна отвертка или ножницы, — пробормотала я.

Ножницы нашлись в верхнем ящике стола. Я держала монстра, а Танька возилась с шурупом. Наконец она смогла его вывернуть, и тут стало ясно: шуруп удерживал донышко диаметром не более трех сантиметров. Оно осталось на моей ладони, Танька тряхнула скульптуру, и в руку мне упал свернутый трубочкой лист бумаги.

— Ой, мамочки, я сейчас с ума сойду, — вовсю волновалась Танька.

Мы переместились ближе к окну и смогли прочитать. «Что касается меня, вы можете ни о чем не беспокоиться». Ни обращения, ни подписи. Как ни трясла Танька скульптуру, но извлечь из нее больше ничего не сумела.

— Издевательство какое-то, — слезно заметила она.

— Да, — кивнула я, — Занятно.

— Чего тебе занятно? — передразнила Танька. — Где деньги?

— Занятно, что бы это могло значить?

— Нашла над чем голову ломать. Господи, ну где же деньги…

Не слушая ее причитаний, я свернула записку, определила ее на прежнее место и завернула шуруп. Танька держала скульптуру, кусая губы. Мы осторожно поставили ее на стол. Вдруг Танька вытаращила глаза, потом сделала знак молчать, а я отчетливо услышала, как где-то скрипнула дверь.

— Уходим, — перепугалась я, но, забыв о наших планах на случай обнаружения, мы бросились не к окну, а к двери. Дрожащей рукой я повернула ключ в замке, стараясь сделать это бесшумно. Мы услышали шаги: кто-то очень тихо шел но коридору. Надо отдать должное сестрице, она не растерялась и вместо того, чтобы выскочить в коридор, схватила меня за руку и потянула за собой к ширме.

Ширма отделяла часть кабинета, за ней стояла кушетка с низким столиком, предназначенная для отдыха хозяина. Вот там мы и укрылись, сели на пол между столом и кушеткой и замерли. В то же мгновение дверь очень медленно открылась, без всякого скрипа. Дверь открывалась в кабинет, и видеть того, кто стоит на пороге, мы не могли. Человек медлил, затем сделал шаг, и я наконец увидела фигуру, в котором безошибочно узнала Самарского.