Татьяна Полякова - Та, что правит балом

На следующий день мы встретились как старые знакомые, Литвинов составил нам с Дашкой компанию во время прогулки, но говорили мы в основном о Дашке, то есть о том, какой она замечательный ребенок. Выяснилось, что у него есть внучка, но видятся они крайне редко, так как сын развелся с ее матерью и та против того, чтобы девочка бывала у них. Я говорила мало, о себе еще меньше, правда, один раз все-таки разговорилась, когда речь зашла о книгах, рассказала о том, что читала в детстве. Как-то само собой выходило, что все приятные воспоминания у меня касаются детства, а в настоящем времени в моей жизни мало чего хорошего. Должно быть, Литвинов все понял правильно, потому что взгляд его стал сочувствующим, а голос ласковым, он вроде бы желал вселить в меня надежду, мол, все хорошее еще впереди. Черт его знает, может, не я его соблазняла, а он меня.

Вечером третьего дня после того, как народ наконец-то разошелся и веранда опустела, я устроилась в уголке с видом на море и с печалью на челе. Уходя, Литвинов, вне всякого сомнения, обратил на это внимание, потому что вскоре тоже оказался на веранде.

— Прекрасный вид, — кивнул он не совсем уверенно. — Ждете мужа?

— Что? А.., нет. Он ушел спать. Неважно себя чувствует. А у меня бессонница.

— А я думал, бессонница это что-то стариковское, — пошутил он.

— Не хотите прогуляться к морю? — спросила я с таким видом, как будто идея только что пришла мне в голову.

— С удовольствием.

И мы отправились на прогулку, которая затянулась на два часа.

Я с удивлением отметила, как легко дается мне ложь. Угрызения совести вроде бы тоже не беспокоили. Я шла рядом и сияла от счастья. На следующий вечер прогулка повторилась. Мы как-то вдруг заговорили о моем муже, и я призналась, что наш брак большая ошибка. Литвинов слушал и кивал. Я ненавязчиво коснулась его руки, и он моей руки более не выпускал, а я опять гадала: кто из нас кого соблазняет? Далее все оказалось совсем просто. Я, мучаясь рядом с нелюбимым мужем, наконец-то обрела родственную душу, а Литвинов вдруг испытал чувства, о которых успел забыть. И мы рухнули в объятия друг друга, воспользовавшись тем, что мой муж уехал на экскурсию. Греху предавались в нашем номере, что Литвинова даже не насторожило. Разумеется, в номере была установлена необходимая аппаратура. Уверена, она была и в номере Литвинова, из чего я заключила, что «трудимся» мы здесь не одни. Впрочем, в наличии у Дена помощников я не сомневалась.

Я не чувствовала ни стыда, ни отвращения, оказавшись с ним в постели. Впрочем, я давно уже мало что чувствовала. Все-таки в какой-то момент мне стало жаль Литвинова. Человек вырвался отдохнуть впервые за два года, решил пожить в свое удовольствие и вот.., вот он лежит рядом, а по соседству Гадюка-Ден ждет своего выхода. Человек, от которого зависит его дальнейшая судьба, а может, и жизнь.

Дверь распахнулась, а я невольно вздохнула: значит, все кончилось. Литвинов вздрогнул, резко приподнялся. Мне не надо было вскакивать и вздрагивать, я и так знала, что в дверях стоит Ден. В первую минуту Литвинов растерялся, как и любой другой на его месте, особенно услышав гневный окрик: «Какого черта вам здесь нужно?» «Забавный вопрос, — мысленно хихикнула я, — Отгадай с трех раз, парень».

Литвинов беспомощно посмотрел на меня, пытаясь найти у меня поддержку, в тайной надежде, что я сама все объясню своему мужу. Но играть в комедию «уличенная жена» я не собиралась, решив, что моя роль на этом закончилась, встала с постели, набросила рубашку и удалилась в ванную, где включила воду на полную мощность.

Мужчины, когда они без штанов, чувствуют себя страшно беззащитными — нагишом гордо не уйдешь, а одеваться под чьим-то взглядом надо уметь, лично у меня на приобретение навыков ушло много времени и нервов. В общем, я не желала знать, что там происходит. Вдруг уставилась в зеркало и вроде бы удивилась: кажется, я тоже большая ошибка природы, неужто такой опытный человек, как Литвинов, не разглядел за моей ангельской внешностью малоприятную особу? Впрочем, он, скорее всего, не знаток женщин.

— Ну, что? — спросила я себя, потерев лицо ладонями. — Еще одно доброе дело? Что я должна сейчас чувствовать? Отвращение к себе, ненависть?

Но я по-прежнему ничего не чувствовала, кроме тоски, словно я вновь маленькая девочка и меня во время праздника наказали: заперли одну в комнате. День тянется бесконечно медленно, а с улицы слышен веселый смех детей.

Несмотря на все усилия, до меня доносились голоса из спальни (даже вода не спасала) — жесткий приглушенный голос Дена, возбужденный, почти визгливый, Литвинова. «Неужели он не согласится?» — думала я. Мне хотелось войти в спальню и сказать: «Разве вы не понимаете, с кем имеете дело? Вас просто раздавят…» Если бы он согласился, я бы обрадовалась, и не только из-за того, что не пришлось бы лишний раз брать грех на душу. Наверное, так мне было бы легче пережить собственное поражение.