Виктория Платова - Смерть в осколках вазы мэбен

— Если бы, — Ирочка усмехнулась. — Так поступают только наши коллеги, а менты — народ ушлый и тертый. Больно уж все складно выходит. Но проверить они все же проверили.

— И что? — спросили мы с Лилькой в один голос.

— А ничего, — ответила «Мисс пресса-99», безмятежно улыбаясь, — zero, полный ноль. У художника стопроцентное алиби. При пожаре где-то пострадала проводка или еще что-то там. В общем и замкнуло и сверкнуло. Пришлось вызывать аварийную службу. Так вот ребята почти всю ночь прокопались, приводя проводку в порядок. И художник все время был там, и его помощники колбасились возле картин, наблюдая, чтобы еще что-нибудь не пострадало.

— Значит, художник оказался ни при чем? — Лилька вздохнула, повертела в руке шоколадку и отложила ее с явным сожалением.

— Вот именно. Менты это очень быстро просекли и решили не обращать на предположения дивы никакого внимания.

— Слушай, — Лилька насторожилась, — а как тебе это удалось узнать? Нет, понятно, что, когда Диана все это выкладывала, ты там сидела, но потом… Как тебе удалось узнать, что художник не виноват? Это ведь не сразу выяснилось.

— Конечно, — Ирочка кивнула и томно улыбнулась, — но там был один лейтенант, ничего, симпатичный. Он пригласил меня поужинать, а в обмен на мое согласие пообещал кое-что рассказать.

— И ты, конечно, согласилась, — Лилька понимающе улыбнулась, — тем более что он был симпатичный.

— Тем более, — Ирочка независимо вздернула подбородок. — Вообще-то я не обязана отчитываться о своей личной жизни. Но могу сказать, что поужинать с красивым парнем не так уж и плохо. И это вполне честный договор. Я провела с ним время, а он мне это рассказал.

— Ладно, — я задумчиво теребила пачку сигарет, — спасибо, Ирочка. В который раз убеждаюсь, что ты легко находишь к людям подход.

— Да, ничего, — Кривцова не обратила внимания на насмешливое фырканье Лильки, — а вот, кстати, о подходе. Тебе ведь, Леда, еще предстоит с дивой пообщаться, так что имей в виду… Все то время, пока она разливалась о своих отношениях с Ивлевым и скандале в галерее, она строила мне глазки. Причем самым нахальным образом. И губки облизывала, и вздыхала томно. Еще немного, и на шее бы у меня повисла.

— Бр-р, — дернулась Лилька. — Неужели она такая бесстыжая?

— Вот в этом можешь не сомневаться, — заверила я. — Слушай, Ирочка, она действительно такая или просто дурака валяла?

— Не знаю, — Кривцова поднялась и слегка потянулась. — Мне кажется, что она старается на каждого человека произвести впечатление, а если ей это не удается, то пробует вывести его из себя. Отсюда и эти ужимки, и закатывания глазок, и вздохи, и весьма красноречивые и недвусмысленные взгляды. Может, на самом деле что-то есть, а может, нарочно дразнит гусей. Не знаю. Но я тебя предупредила.

— Бедный Семен, — засмеялась я. — Вот будет для него разочарование, когда она появится у нас в редакции и будет глазеть на женщин.

— Если только она не бисексуалка, — хмыкнула Лилька, — хотя для Гузько и это будет ударом.

— И поделом, — закончила Ирочка. — Этому песику иногда нужно давать по носу.

— Или хорошего пинка, — добавила я. Мы понимающе засмеялись и покинули «Мечту», где за розовыми шелковыми занавесочками осталась дремать сонная продавщица. День у нее, видимо, выдался такой неудачный, кроме нас, ни одного посетителя, а может, напротив, никто не мешал ей смотреть розовые сны.

Дни проходили за днями, сливаясь в привычную вереницу. Я ходила на работу, регулярно выдавая Илье ожидаемые статьи.

Но что-то у нашего главного поубавилось энтузиазма, и он только кивал: «Хорошо, хорошо», но меня не задерживал. И свои разговоры поучительные оставил, и требования прекратил. В общем, Илюша стал тише воды, ниже травы. Бывало, что кого-то и распекал, но нечасто.

Сотрудники обнахалились и вели вольную жизнь. А для меня все стало однообразным. С утра работа, затем домой, готовить ужин. Вечером приходил Герт и начинал рассказывать, как они записывают альбом да какие при этом примочки используют. Он поглощал приготовленный ужин с завидной скоростью, а затем перебирался на диван и устраивался перед телевизором. Когда я, вымыв посуду, приходила к нему, он радостно начинал меня лапать. Мы привычно занимались любовью, и он привычно засыпал, свернувшись калачиком и уткнувшись носом в подушку. До утра я была предоставлена самой себе. Я могла ходить, сидеть, слушать музыку, варить кофе, смотреть телевизор или рыться в Интернете, но Герт спал как убитый, или как бревно, или как убитое бревно, даже практически и не шевелясь во сне. Лишь легкое похрапывание возвещало о том, что он здесь, рядом со мной.