Виктория Платова - Смерть в осколках вазы мэбен

— Мое фамилие будет…

Через полчаса, выслушав рассказ дворничихи Семеновны, я наконец-то смогла приблизиться к мастерской Карчинского.

— Нужно поближе осмотреть место происшествия, — объяснила я бабам, — деваться некуда, задание есть задание.

— Оно, конечно, — согласились сердобольные женщины, — когда посылают, то хочешь не хочешь, а идти надо.

Ничего не ответив на столь двусмысленное заявление, я прямиком направилась к обгоревшему зданию. Запах гари еще весьма ощущался. Пожалуй, даже без света или с закрытыми глазами я правильно вышла бы к мастерской Карчинского.

А вот и он сам. Минувшая ночь не прошла для него даром. Под глазами набухшие мешки, резко прорезались носогубные складки. Весь какой-то помятый, небритый, он тем не менее о чем-то властно распоряжался по телефону. И куда только девалась бархатистость его голоса? Сплошной звенящий металл.

Я решила не вмешиваться и постоять в сторонке, чтобы не мешать хмурым помощникам разбирать и упаковывать картины и керамику. Но, глядя на закопченные стены, по которым хорошо погуляло пламя, на разор, что произошел в мастерской, подумала, что здесь, вероятно, мало что уцелело.

— Почему в мастерской посторонние? — Карчинский наконец-то оторвался от телефона. — Костя, разберись.

Ко мне двинулся здоровенный парень, но я ловко уклонилась от него и быстро подбежала к художнику.

— Здравствуйте, Владимир Иванович, — затараторила я, — ой, Владимир Иванович, у вас пожар произошел! Как же все это случилось? Вы имеете какую-нибудь информацию о случившемся? У вас есть предположения на этот счет?

Карчинский недовольно посмотрел на меня, но потом все же какая-то мысль пришла ему в голову, и он решительно отстранил подошедшего громилу.

— Все в порядке, Костя. Пойдемте, Леда, мне нужно с вами серьезно поговорить.

Я тут же оставила свой скороговорочно-репортерский тон и последовала за ним. Выяснилось, что мастерская художника находится в том же доме, что и его квартира. В свое время он просто выкупил все четыре квартиры на втором этаже. Сломав в двух соседних перегородки, сделал одну большую и разместил там свою мастерскую. С другими двумя квартирами на площадке поступил точно так же и оборудовал новообретенную площадь по стандартам евродизайна. Не скажу, что слишком оригинально по нашим временам, напротив, так поступают очень и очень многие.

В квартире художника явно царствовал модерн. Изогнутые линии, скользящие панели, подсветка причудливо искажали пространство. Обилие пластика, стекла и кожи, а также непременные цветовые сочетания с явным преобладанием черного и белого. Просто, строго, со вкусом. Что еще можно сказать? Ничего лишнего, ничего такого, что напоминало бы обычную квартиру или богемное логово художника. Нет, это скорее крутая хата «нового русского». Именно так их представляет обыватель, именно так их стараются представить этому самому обывателю наши доморощенные режиссеры.

Художник махнул рукой в сторону дивана; устраивайтесь, мол, а сам быстро прошел к бару и зазвенел бутылками.

— «Rosen Lu» подойдет? — спросил он меня, не поворачивая головы.

Я кивнула, а затем добавила:

— На ваше усмотрение.

— Хорошо. — Карчинский захватил бутылку, взял два высоких фужера и приблизился ко мне.

Со столика в дальнем углу комнаты он принес вазу с фруктами. Я вытаращила глаза, но постаралась скрыть свое удивление. Я заметила вазу, когда мы вошли в комнату, но готова была — поклясться, что в ней муляжи, настолько крупными и ярко-красными были яблоки, идеально ровными, золотистого оттенка, груши, огромные оранжевые апельсины и сверху красивая веточка белесовато-сизого винограда. Нарочно, что ли, для художника подобрали столь идеальные экземпляры, да еще такой формы?

— Угощайтесь, — проронил он, разливая вино.

— А они настоящие? — я все же не могла удержаться от иронии.

— Вне всякого сомнения. — Карчинский усмехнулся:

— Попробуйте.

Я робко оторвала виноградинку и сунула себе в рот. Удивительный, какой-то медовый привкус. И сладость тоже необыкновенная. А художник уже улыбался и протягивал мне фужер.

— Давайте выпьем, Леда, — говорил он своим привычным бархатистым голосом, — за то, чтобы нас миновали любые несчастья.

Я согласно кивнула и попробовала вино. Такое же отменное, с тонким, едва заметным ароматом только что распустившихся роз. И едва ощутимый привкус какой-то чуть сладковатой травы, который придавал напитку особую пикантность.