Виктория Платова - Битвы божьих коровок

— Да, — соврала Настя и машинально одернула юбку. “Напрасный труд, мадам. — Патологоанатом был прожженным циником, как и полагается его собратьям по профессии. — Никому и в голову не придет предположить, что под вашим подрясником скрывается нечто из ряда вон”.

"Напрасный труд, гражданка. — Следователь был прожженным законником, как и полагается людям его профессии. — Пасть жертвой статьи 131 <���Статья 131 УК РФ — изнасилование> УК РФ вам не светит даже при самом худшем раскладе”.

— Думаю, не стоит больше…

— Стоит. — Настя уже взяла себя в руки. — Я должна… Черт возьми, ты должна была приехать раньше, только и всего! Сразу же после его странного звонка — собраться и приехать. Не ждать, пока снимут айву, чтобы дозревала на закрытой террасе. Не ждать, пока разольют по бочкам первое в этом году вино. А инжир, а варенье из розы, а сыроварня!.. Все это оказалось важнее, чем Кирюша, сунувший голову в петлю за тысячи километров от ее постылой сыроварни. И ее постылой жизни…

Теперь он лежит за стеной, с фиолетовой полосой на шее, с опущенными уголками губ, с седыми висками.

— Почему он седой? — спросила Настя у следователя. Следователь пожал плечами.

— Ему всего-то двадцать один, — не унималась она. — Почему он седой?

— Когда вы видели брата в последний раз?

Вот он — вопрос, на который у нее никогда не было ответа!.. Она бы многое могла рассказать этому квадратному, отъевшемуся на нераскрытых заказухах представителю закона, имя которого так и не смогла запомнить. О том, как Кирюша выстригал себе челку под самый корень и жег спичками ресницы, — только бы не быть таким по-девчоночьи хорошеньким. О том, как он ненавидел изюм в детстве. И Зазу — в отрочестве и ранней юности (Заза — ее муж и благодетель. “До кровавых соплей благодетель”, — так и сказал Кирюша перед тем, как бросить в сумку головку брынзы и яблоки. Перед тем, как бросить ее саму. И уехать в Питер)…

— Когда вы видели брата в последний раз? — снова напомнил о себе следователь.

— Три года… Три года назад.

— Стало быть, приехали в гости?

— Кирюша… Кирилл позвонил мне…

— Когда? — Снулые глаза законника оживились.

— Уж две недели будет как…

— И попросил приехать? — Следователь больше не церемонился. Впрочем, с Настей никто никогда не церемонился. — Долго же вы собирались, уважаемая.

— Он не просил приехать. — Настя сжалась, как от удара, широкие плечи вздрогнули. — Сказал только: “Если бы ты могла…”

— И что дальше?

— Ничего. Положил трубку.

— Вас разъединили?

— Нет. Не похоже, чтобы разъединили. Просто положил трубку, и все.

Веселая семейка, ничего не скажешь. Сестрица Аленушка от сохи и братец Иванушка от кокаина.

— Вы не знаете, ваш брат не употреблял наркотики? — Следователь старался не смотреть на покрасневшую Настю. — Анашу, например? У вас на юге, говорят, очень этим увлекаются? Может быть, было что-то по молодости, а?

Судя по целомудренно вспыхнувшим щекам, самым большим наркотиком в ее представлении был цейлонский чай Одесской чаеразвесочной фабрики. Со слоном. А чай следователь не любил. Ни цейлонский, ни индийский, ни даже экзотический из Венесуэлы, от которого иногда приключались глюки. И хотелось спровадить на электрический стул половину следственного управления. Следователь пил его только один раз, но самые зубодробительные воспоминания сохранил на всю жизнь.

— Наркотики? Кирюша?

— Именно. Кирилл Лангер.

Эта пейзанка в дешевой черной юбке, с рожей, опаленной таким же черным трудовым загаром, стала раздражать следователя, но все формальности должны быть соблюдены. Сегодня он закончит это дело (впрочем, банальное самоубийство и делом-то назвать нельзя; так, пасхальное яичко, пустячок, даже папки на него жалко) и займется наконец более серьезными вещами.

— Значит, вы не видели его три года.

— Не видела, — с готовностью подтвердила Настя.

— И чем он занимался — не имеете ни малейшего понятия.

— Не имею.

— Он звонил вам?

— Звонил… Много раз. Поздравлял с днем рождения. Потом — с Новым годом. Он всегда поздравлял с днем рождения и с Новым годом…

Зачем ты врешь, Настя? Да еще в таких подробностях. Открытка была только одна, с полустертым обратным адресом. “Счастливого Рождества”. А звонков и вовсе не было. Кроме одного-единственного, совсем недавно, когда они сняли первый виноград… Что же сказал тогда Кирюша? Ага: “Если бы ты могла…” — именно так. А потом швырнул трубку на рычаг, даже не выслушав ответа. Впрочем, никто и никогда не интересовался ее ответами. И в этом нет ничего сверхъестественного, только сумасшедшему придет в голову интересоваться мнением пыльного подорожника (plantago major L.). Или жимолости (Lonicera Periclimenum). Или самого распоследнего молочая (Euphorbia angularis Klotz)… А ты, Настасья, обладаешь еще меньшим правом голоса, чем любой из разделов твоей обожаемой “Энциклопедии растений”…