Андрей Воронин - Слепой. Приказано выжить

А иначе и быть не могло, вдруг понял он, сидя на корточках за парапетом с бесполезной снайперской винтовкой на коленях. Твой Потапчук — конченый человек, сказал тогда Лысый. На тот момент это, скорее всего, было преувеличение, попытка выдать желаемое за действительное. Зато через несколько минут данное спорное утверждение превратится в аксиому. Он, майор ФСБ Григорьев, станет тем человеком, который окончательно поставит на своем шефе крест.

Потапчук отстранен от дел и, возможно, даже арестован. Такое решение мог принять кто угодно, но официально озвучить его должен был непосредственный начальник Потапчука, генерал Лагутин — тот самый чудак, что каждый Божий день с риском для жизни выбирается через слуховое окно на крышу, чтобы покормить голубей. Чтобы добить Потапчука, Лагутина вовсе не обязательно убивать, достаточно просто организовать неудачное покушение. Главное, чтобы исполнитель был взят с поличным, и чтобы исполнитель этот был напрямую связан с Потапчуком — попросту говоря, являлся его подчиненным.

Именно это, понял майор, мы в данный момент и наблюдаем. Вот подчиненный Потапчука, вот винтовка с оптическим прицелом, вон голубятня, а вон спецназ, посланный проверить поступившую из анонимного источника информацию о готовящемся покушении. А где-то там — возможно, на приличном удалении, а может, и где-то рядом — Лариска с Витькой, которых при таком раскладе вовсе незачем отпускать на волю и запугивать: никому не говорите, а то убьем! Убить проще и надежнее; забронировать на их имена и выкупить авиабилеты на край света, хорошенько спрятать трупы, и все шито-крыто: готовя по приказу своего начальника покушение на генерала Лагутина, майор Григорьев отослал подальше семью, а сам оказал вооруженное сопротивление при задержании и был уничтожен.

Да, наверное, так; наверное, именно уничтожен, потому что расстрелянный в упор из автомата киллер, в отличие от киллера, взятого живьем, никому и ничего не может рассказать.

Когда он рискнул снова выглянуть из-за парапета, микроавтобус уже уехал. Вдоль фасада дома редкой цепью стояли автоматчики; остальные, если майор ФСБ Григорьев хоть что-то понимал в подобных вещах, должны были вот-вот объявиться здесь, на крыше.

Ум майора заметался, как загнанная в угол крыса, в поисках спасительного решения. Спасения не было, оставалось одно из двух — принять бой или застрелиться, — и оба варианта сулили один и тот же, крайне нежелательный, исход. Майор шарил глазами в поисках укрытия; укрытий здесь, на крыше, было предостаточно, но все они никуда не годились, потому что он не знал, с какой стороны ждать противника. Выходов на крышу было целых четыре, по числу подъездов; все они наверняка уже были перекрыты, и угадать, каким из них воспользуется группа захвата, не представлялось возможным. Ты будешь ждать их справа, а они появятся слева, у тебя за спиной — увидят тебя, лежащего за оголовком вентиляционной шахты с винтарем наизготовку, и без разговоров влепят очередь в затылок…

В кармане, заставив сильно вздрогнуть, зажужжал поставленный на вибрацию телефон. Чертыхнувшись, майор выкопал проклятую штуковину из складок ткани и после секундного раздумья ответил на вызов: терять все равно было нечего, шансы отбиться от превосходящего его и числом, и умением противника так и так отсутствовали.

— Ну что, майор, замочил штанишки? — насмешливо спросил Лысый.

— Ты… Ты… Чтоб вы сдохли, уроды! — сдавленным от ярости голосом прошипел Григорьев.

— Тихо, майор, не пыли, это не в твоих интересах. Мы тут ни при чем, клиента кто-то предупредил. Все остается в силе — по крайности, пока. Сейчас у тебя будут гости, так ты, блин, шмалять не вздумай — себе же хуже сделаешь. Сиди тихо, делай, что говорят, и все будет путем.

Трубка пискнула и замолчала, и в ту же секунду дверь ближнего к огневой позиции Григорьева выхода на крышу отворилась. Телефон все еще оставался у него в руке, и выстрелить в появившегося на фоне дверного проема рослого спецназовца майор не успел бы при всем своем желании.

Спецназовец тоже его увидел, но повел себя как-то странно: вместо того чтобы открыть огонь или крикнуть то, что положено кричать в подобных случаях, он небрежно задвинул висящий на плече автомат за спину и сдернул с головы трикотажную маску. Григорьева немного отпустило: это был Колючий собственной персоной.

Одной рукой прикрывая за собой дверь, Колючий красноречиво приложил к губам указательный палец: тихо, свои, — и торопливо подошел к майору.