Владимир Кочергин - Судьбы, как есть

Небо в этот день было ясное и голубое, редкие облака застыли под теплыми и ласковыми лучами солнца. Чайки в основном кружили над братьями, когда-то они могли там вылупиться из яйца и вырастить своих птенцов. Море тихое, штилевое, легкий ветерок относит всяких летающих насекомых в сторону сопки, усеянной саранками, васильками и цветами кислицы. Тянуло на отлив, песок под ногами был твердый и похожий своими волнами на стиральную доску. Артем снял свои туфли, закатил по колено брюки и вошел в воду. Вода не произвела мгновенного желания искупаться, так как температура ее была не выше 19 градусов, но идти по ней было приятно. Друзья, последовав его примеру и любуясь красотой природы, шли к мысу Женкер, где его скалистые обрывы выступали в море. Дорога шла вдоль берега, а потом подымалась к мысу, где была смотровая площадка, а дальше в скале начинался небольшой тоннель, метров сто пятьдесят в длину, шесть в ширину и метра четыре в высоту. Его стены и потолок были из толстых бревен. Что это была за порода леса, никто не знал, но то, что этот туннель строили каторжане, было известно.

Пройдя сквозь капли воды и обходя небольшие лужицы с водой, наши путешественники вышли из туннеля на другую сторону мыса. Глазам предстала удивительной красоты панорама. В море, менее чем в ста метрах от берега, стояли три каменных островка, но они были не так близки друг к другу как «Три брата». Их называли «Три сестры». Добраться до вершины каждой сестры особого труда не составляло, но все равно это было небезопасно, у подножья лежали камни, покрытые морским мхом и водорослями, наступая на которые, можно было поскользнуться и упасть. Подымаясь выше, не имея специальной обуви и снаряжения, еще было возможно. Подняться на вершину можно, но вот спускаться будет довольно сложно. Поэтому желающих подняться на «сестер» было не много.

Берег с этой стороны мыса был усыпан мелкой морской галькой и разноцветными камешками. Камешки гладкие и блестящие, и идти долго по ним было не просто. Артем в этих местах, еще пацаном, рыбачил вместе с отцом мойву. На Сахалине эту рыбку называют и сегодня уйком. Уёк идет на икромет в конце апреля, в начале мая. Ловили ее просто, сачками с длинной ручкой, водя его вдоль берега и постоянно подымая вверх, проверяя, есть ли что в мотне.

Дело все в том, что икромет проходит вблизи берега и особенно там, где есть галька. Рыбаки говорили, что уёк любит тереться о камешки. Бывало, зачерпнешь сачком, и поднять не можешь, тащишь на берег этот живой серебряный комок, а высыпаешь в мешок не менее ведра за один раз. Во время такой рыбалки всегда возникала проблема доставки рыбы домой. Главным транспортом был мотоцикл, но на нем много не увезешь. Уёк еще в народе называли семечками. Рыбу солили и сушили. К пиву это была незаменимая добавка. Свежая крупная мойва настолько вкусна, что Артем нет-нет, да и покупал ее в Москве, однако это была мойва, а не тот сахалинский уёк.

Слева от туннеля вверх уходила широкая тропа, по которой и машина могла пройти до высокого белого маяка. Маяк возвышался прямо перед «сестрами» и ночью так и продолжал работать, как раньше, для проходящих кораблей в Татарском проливе. Дальше, вдоль берега, пологие сопки тянулись вперемешку с крутыми откосами до самой Макарьевки или поселка Дуэ. Это был когда-то большой шахтерский поселок, где и проживали знаменитые шахтеры и охотники — родственники Артема, Дербеневы. А за Макарьевкой, через 95 километров, стоял заброшенный и заросший травой и лесом родной поселок Широкая Падь, где прошло детство Артема.

Цветков в этих местах был впервые. Зеленин же еще до отъезда в училище бывал четырежды в Александровске, где проживала его родная тетя, и они с местными мальчишками так же ловили здесь уёк.

Решили дальше не идти по сыпучей гальке, а остановиться у бревен, лежащих на берегу напротив первой, старшей «сестры». Разложили купленные по пути в магазине продукты и пластиковые стаканы, откупорили бутылку, на 0,7 литров, водки и Цветков попросил сказать тост:

— Мне, братцы, так и не верится, что мы вместе приехали в Александровск. Я Наконец-то увидел, хваленых Артемом «братьев». О, это прекрасно, действительно великолепны «Три брата» и «Три сестры», очень красиво и совсем не хочется завтра уезжать. Много я повидал в жизни красивых мест, но в сахалинской природе есть что-то особенное, чего нет нигде. Мы все побывали на могилках родителей наших и родственников. Мы сегодня были на горе, где похоронены родители Артема. Гора, про которую не раз говорил нам Артем. Я всегда представлял, какая это гора — кладбище, которая находится выше всего города. Мертвые выше живых и ближе к Богу. Мы всех помянули. Мы с вами, мужики, сделали в свои пятьдесят семь лет то, что должны были сделать, а вот то, что мы были лучшими друзьями и остаемся ими, так бывает, наверно, редко в этой жизни. Я предлагаю тост за нашу дружбу и терпение друг к другу! Да, еще хочу добавить, что за эти дни я почувствовал себя и пацаном, и влюбленным юношей, и блудным сыном, и счастливым человеком оттого, что мы смогли организовать эту, невероятную для сегодняшней жизни, поездку. Да Витя, сахалинец — это не только земляк, это нация! За дружбу! За крепкую мужскую дружбу! — закончил свой длинный тост Цветков и залпом выпил содержимое стакана. Потом говорил Виктор, потом Артем, потом снова Цветков и так по кругу, а возвращались они к туннелю с песней про Сахалин: