Дональд Уэстлейк - Наемники

— Разве ты должен ехать прямо сейчас? — спросила она. — И никак не смог бы задержаться на пару минут?

Встревоженное выражение исчезло с ее лица, глаза лучились, и она определенно давала понять, что у нас снова все как надо.

— Считаю, я вовсе не должен мчаться прямо сейчас. Можно дать возможность законникам чуть-чуть расслабиться.

— Вот и чудненько.

Я ушел от нее через полчаса.

Снаружи был город, и он вонял. Воздух жаркий и влажный. Дышалось с трудом.

Я подумал о Граймсе и о тех ребятах, которых он оставил где-то напротив в надежде, что я приведу их к Билли-Билли Кэнтелу. Я в одиночестве шагал по улице, большинство окон в домах были темны. Лишь на верхних этажах были освещены несколько квартир. По обе стороны улицы отдыхали машины. Меньше чем через четыре часа, в восемь утра, они все уберутся — вступит в силу запрещение на парковку. При дневном свете машины, должно быть, отличались окраской — от нежно-розовых до голубых и других пастельных оттенков, но сейчас, в четыре часа утра, в душной тьме ночи все они казались черными. Даже отблеск хромированных деталей был приглушен.

Эту часть улицы освещал лишь один фонарь слева впереди и один справа, на той стороне. Парни Граймса, видимо, сидят в одной из машин, стоящих напротив, затаились в темноте так, чтобы на них не попадал свет ни одного из фонарей.

Моя улица, одна из западных восьмидесятых, была с односторонним движением. Гараж, в котором я держал свой “мерседес”, находился в восточном конце квартала. Попасть туда можно с моей улицы и с Коламбас-авеню. Если полицейские собирались сесть мне на хвост, а их машина стояла в середине квартала в направлении Сентрал-парка, то, поскольку я двинусь по Коламбас-авеню прямо в центр, им придется объезжать весь квартал, чтобы попасть туда, откуда я стартовал. Пожалуй, избавиться от хвоста не будет такой уж сложной проблемой.

Я тащился в сторону гаража. Как только вышел на улицу, сразу сильно вспотел. Адская жарища. Капли заструились по лбу, готовые скатиться с бровей в глаза. Белая рубашка под темно-серым костюмом прилипла к телу, а галстук казался обрывком теплой веревки на шее. Было слишком душно, чтобы бодро двигаться и спокойно думать и уж тем более, выскочив из прохладной квартиры с кондиционером, с воодушевлением бегать по всему Нью-Йорку в поисках ничтожного наркомана.

Оранжевая машина такси прошуршала мимо меня. На крыше тускло светился желтый огонек — указатель, что машина свободна. Она напомнила мне почему-то большую зубастую рыбу с широкой пастью, слоняющуюся среди водорослей на океанском мелководье. Сравнение было неожиданно прохладным, и я постарался удержать его в воображении, пока не разглядел таксиста, вцепившегося в руль. Похоже, ему было вдвое жарче, нежели мне. Я ощутил, как рубашка еще плотнее прилипла к моей спине — из сочувствия к нему, наверное.

Я вошел в контору гаража. Парнишка-пуэрториканец, работавший по ночам, сидел за столом и рассматривал комикс. Он улыбнулся, кивнул мне и, не сказав ни слова, ушел за машиной.

Контору заливал яркий желтый свет. Парнишка оставил комикс раскрытым, и я полистал его, пока ждал. Слова, которыми обменивались персонажи, были на испанском, языке. Но для того чтобы читать комиксы, не обязательно знать алфавит. Что там напыщенно вещал тот издатель комиксов? Что-то вроде: “Мы боремся с невежеством!” Я полистал страницы, разглядывая картинки, призванные якобы нести неграмотным свет знаний.

"Мерседес” загудел, плавно спускаясь по пандусу. Парень выскочил из него с сияющей мордашкой. Не важно, что ни одна машина в гараже не принадлежит ему. Он был счастлив тем, что имел право разъезжать на них вверх и вниз по пандусу. У многих ли пуэрториканских ребят есть возможность водить “Мерседес-Бенц-190”?

Он вылез из машины и придержал дверь для меня.

— Все в порядке, мистер! — радостно сказал он.

— Спасибо!

Я сел за руль, и он захлопнул дверь.

— Довольно поздно, — заметил он, глядя на меня сквозь открытое окно. — Вы уезжаете из города?

— Нет, через некоторое время я вернусь.

— О'кей!

Мы улыбнулись друг другу, и я вырулил на Коламбас-авеню. Я знал, что ставлю пуэрториканца в тупик, так же как и привратника в доме, где живу. Я выгляжу и одеваюсь как молодой преуспевающий чиновник: тридцать два года, рост сто восемьдесят два сантиметра, темные, коротко стриженные волосы. Лицо волевое, решительное. Ну и не глупое — я вполне смахивал на выпускника университета. Моя внешность годилась для студенческой Мэдисон-авеню.