Владимир Турунтаев - Методом исключения

— Встречаетесь? Ну случайно, на улице?

— Иногда.

— Разговариваете?

— Так…

— У нее дети?

— Двое.

— С мужем хорошо живут?

— Кто теперь хорошо живет…

— Где она работает?

— В школе.

— А муж?

— На заводе у нас работал. Вроде как под увольнение попал. Недавно видел у пивного ларька, — губы Эдика скривились в усмешке. — Все ясно?

Владислав понимающе кивнул и выдержал небольшую паузу.

— А что у Прохоренко случилось? — спросил он чуть погодя. — Почему жена его домой не пустила?

Эдик бросил на следователя быстрый диковатый взгляд. Владислав заметил, как у него сжались кулаки. Но тут же, словно опомнившись, Эдик снова отвернул лицо в сторону и безвольно свесил руки.

— Чего теперь… Все уж…

— Он говорил о своих отношениях с женой?

Эдик нехотя кивнул:

— Из-за того и вышло у нас…

— Вы об этом ничего не сказали.

— Зачем? Какая теперь разница, из-за чего мы с ним схватились? Я, может, об этом жалею…

— В прежних своих показаниях вы назвали другую причину: Павел предложил купить еще спиртного, а вы отказались.

— Так и было, — не стал отрицать Эдик. — Но мы с ним еще до этого…

— Где именно?

Каждое слово из Эдика надо было вытягивать.

— На Серафимы Дерябиной. Когда вышли от моей сестры.

— И что же тогда произошло?

— Ну он стал ругать ее за то, что она выставила нас на улицу. А я сказал, что его жена не лучше… Что она, в общем, еще даже и похуже. Он ухватил меня за воротник, стал трясти. Ругался последними словами. Кто-то из жильцов через форточку закричал на нас и пригрозил милицию вызвать. А потом в парке, когда распили последнюю бутылку, Павел сказал, что ему еще надо. А я сказал, что поеду домой. Спать, мол, хочу. Ну и все…

— И из-за этого он полез в драку? — не поверил Орехов.

Эдик мотнул головой.

— Нет, не из-за этого. Не только из-за этого, — поправился он. — Сперва сказал: ты, мол, ничего не понимаешь, поэтому хочешь меня тут бросить. И вообще, начал разводить… Души, сказал, в тебе нет. И все такое. У меня, сказал, сердце сейчас, может, порвется от горя, а тебе на это наплевать. И расплакался. Ну и все… Тут я отключился. Не знаю, сколько времени прошло. Наверное, немного, потому что мы все еще с ним разговаривали. Я как из ямы какой вынырнул. А он в это время рассказывал, как изменял своей Аннушке с разными там… И все подробно. Одну даже домой приводил, когда жена была на работе. Я ему сказал: «Ну хватит, заткнись!» А он опять: ничего, мол, ты не способен понять. Потому что, говорит, ты толстокожий, и кровь у тебя холодная, как у змеи. И опять в слезы. Шапку в снег швырнул и с руганью топтать ее стал. «Убить, — сказал, — меня мало. Гад я ползучий!» Это он про себя. Я ему говорю: «Ну хватит, пошли домой!» А он мне: «У меня нет дома!» И все повторял и повторял, что его убить мало. И что Аннушка его не женщина, а святая великомученица. Ну и все… Меня тут зло взяло. Я ему сказал: «Вот ведь ножик, возьми да убей себя, чем говорить!» А когда он увидел, что я ножик-то раскрыл, то прямо по-звериному зарычал. И кинулся на меня…

— Вот вы и вспомнили, как у вас в руке нож оказался, и когда вы его раскрыли! — подытожил Орехов с чувством облегчения.

— Так оно, видно, и было, — согласился Эдик.

Орехов зачитал ему выдержки из показаний его зятя, где приводятся его, Эдика, бессвязные слова о «людях-зверях», которые будто бы напали в ту ночь на них с Павлом.

Эдик внимательно выслушал все, посидел в задумчивой позе, облокотившись о колено и подперев ладонью подбородок. Затем решительно выпрямился.

— Не помню, что я тогда говорил Сереге! Был какой-то разговор, но помню только его заспанное и недовольное лицо…

— Ну хорошо, — сказал Орехов. — Давайте вернемся немного назад. Когда вы встретили у магазина этих двоих, о чем все-таки вы с ними говорили?

Эдик вяло отмахнулся:

— Да так, чепуховый какой-то был разговор. Сперва они попросили сигарет. Потом тот, который постарше, в черной шапочке, спросил у Павла: «Ты меня помнишь, падло?» Павел ответил: «Ну как не помнить хорошего человека! А ты кто?» — «Твой крестник!» И так зверски оскалил зубы… Я думал, он сейчас кинется на Павла и разорвет его…

— Такой свирепый был у него вид, у этого, в черной шапочке?

— У!.. А глаза какие! Не знаю… Такие они были… И зубы оскалил. Ну прямо… — Эдик не находил слов.

— И что было дальше?

— Я, кажется, отошел от них в сторону. Не знаю… Наверное, испугался… — Эдик с трудом продирался сквозь препятствия, извлекая из памяти обрывки каких-то недавних событий. — Помню, Павел махнул мне: пошли, мол!.. А я в это время стоял за углом. Там помойка. Контейнеры. Я возле них помочился. Ага, потому и отошел!..