Евгений Сухов - Токсичная кровь

С этим вопросом я обратился к Володьке. У них в Главном следственном управлении есть специалисты, которые знают все. Ну, или почти все.

Коробов выслушал мой вопрос и обещал перезвонить. Сделал он это уже в восьмом часу вечера…

— Как ты? — поинтересовался он, как мне показалось, дежурно.

— Благополучно, — ответил я.

— Ну что, мы тут изучили историю болезни твоей Гараниной, — загадочно начал Коробов.

— И что? — быстро спросил я.

— А то, что эта твоя Аделаида Матвеевна страдала какой-то особой и редкой формой гипертонии, при которой, в частности, применяется сакситоксин. Как лекарственное гипотензивное средство.

— Какое-какое средство? — переспросил я.

— Ги-по-тен-зив-ное, — по слогам повторил Володька. — То есть средство, понижающее давление. Например, возьмем клофелин. Кого-то он может вырубить, а кому-то расширить сосуды и понизить артериальное давление. Понимаешь меня?

— Выходит, старушка осталась жива только потому, что страдала особой формой гипертонии? И яд сработал для нее как лекарство? — поразился я такому неожиданному выводу.

— Подействовало, как слишком много выпитого лекарства, что и вызвало отравление, — добавил Володька.

— Ну, дела! То есть не было бы счастья, да несчастье помогло, — хмыкнул я.

— Получается, что так, — сказал Коробов.

— Везучей оказалась старушка-то.

— Ну, может, ей еще и не пора туда, где хорошо и спокойно , — заметил Володька.

— Может, — согласился я. — Она ведь еще не исполнила миссию, возложенную на нее покойным супругом.

— Ты насчет гравюр этого Геркулеса? — догадался Коробов.

— Ага. Похоже, пока она не завещает эти гравюры в дар музею Пушкина, смерть ей не грозит.

— Так, может, ей потянуть с этим даром? — предположил Володька. — Глядишь, и проживет дольше…

— А как там девица-отравительница поживает? — поинтересовался я после недолгой паузы.

— Дает признательные показания, — ответил Володька, — и пытается все свалить на этого Депрейса. Будто бы это он уговорил ее отравить тетушку. Даже угрожал ей. Дескать, если бы она не послушала его и не исполнила, что он ей приказывал, он бы ее убил…

— Что, так прямо и говорит: убил бы?

— Да, так прямо и говорит, — подтвердил Володька.

— Но у вас есть моя диктофонная запись, где она признается, что все, начиная от отравления тетушки, причем смертельной дозой, и заканчивая отравлением почти тридцати жителей Измайлова молочными продуктами из магазина «Изобилие», придумано ею лично и исполнено ею же. А Депрейс лишь оплатил сакситоксин, — напомнил я старшему следователю Главного следственного управления.

— Она говорит, что это она соврала. Хотела, дескать, тебя раззадорить, — буркнул Володька и добавил: — Уж очень ты ее раздражал своей сообразительностью.

— Как может злить и раздражать без пяти минут покойник? — спросил я. — Ведь она была уверена, что через несколько минут, как она сама выразилась, я «откину копыта».

— Так она говорит, — засмеялся Володька.

— А Депрейс как оправдывается? — поинтересовался я. — Вы его хоть взяли?

— Задержали. Депрейс вообще все отрицает. И адвокатом у него — сам господин Добровольский. Если мы не докажем факт передачи денег Депрейсом Ларисе для приобретения сакситоксина, то у нас на него, кроме показаний Ларисы, ничего не будет, и его придется отпускать. После чего он пойдет по этому делу лишь свидетелем.

— А как же эти показания, что это он заставил Ларису делать то, что она сделала?

— А так: ее слова против слов Депрейса, — ответил Коробов. — Как думаешь, кому поверит суд: отравительнице тридцати человек и собственной тетушки или честному бизнесмену, платящему налоги и нигде до этого случая не засветившемуся?

Мы еще поболтали немного о превратностях судьбы, и на том разговор был закончен…

Звонок Ирины был для меня неожиданным.

— Надо поговорить, — сказала она, без всяких там «привет» и «как дела».

— Надо, — согласился я.

— Давай встретимся где-нибудь.

— А что, ты забыла мой адрес?

— Нет.

— Тогда приезжай, — просто сказал я.

— Хорошо. Только я у тебя не останусь, — предупредила она.

— Как скажешь.

Через сорок минут Ирина уже входила в мою квартиру…

— Привет! — произнесла она как ни в чем не бывало.

— Привет! — ответил я.

— Поговорим?

— Поговорим.

Мы и правда поговорили. Но позже. Поскольку через мгновение наши губы слились. А потом…

Впрочем, что было потом и продолжалось часа два, касается только нас с Ириной. И более распространяться на эту тему я не собираюсь…