Татьяна Степанова - Улыбка химеры

— Что вы делали, пока ожидали родственников? — спросил Никита. — Играли?

— Я вообще не играю. Не игрок, что ж тут поделаешь. В баре сидел.

— Пили?

— Пиво.

— С другом, который Легионер? — Угу.

— Он что, у вас работает?

— Нет, мы просто друзья.

— Хватит паясничать. Можешь ты хоть на минуту бросить свои фокусы? — вмешался Салютов.

— Могу, папа. Конечно.

Никита выслушал реплику отца и реплику сына — что это? Что они делят? Или это отголоски старого семейного скандала?

— Что-нибудь можете сообщить по поводу убийства? — спросил он.

— Я? Нет, вряд ли.

— Ну, какие-нибудь мысли-то у вас есть, может, подозрения?

— Ой, какие тут мысли? Убит старичок Сан Саныч. Надо же, какая неприятность для фирмы.

— И кто, по-вашему, мог это сделать?

— Кто? А если даже это и я?

Глеб Китаев у двери глухо кашлянул. Колосов смотрел на парня — полы пальто свесились до пола, поза — самая расслабленная. Бледное лицо, пустые глаза. Внезапно ему показалось, что у Салютова-младшего что-то не того с мозгами.

— Вы очень легкомысленно об этом говорите, Филипп Валерьевич, — заметил он, — последствий не боитесь?

— А? Последствий? Нет, не боюсь.

— Что ж, мне эту вашу реплику признанием считать или как?

— Не сходи с ума! — тихо и вместе с тем гневно произнес Салютов-старший. — Прекрати валять дурака, мерзавец!

— Вот, смотрите, у папы моего для меня слова другого не найдется, как только мерзавец, — Филипп укоризненно покачал головой. — Ну, если вы эту мою шутку признанием сочтете — что ж, значит, судьба моя такая. Папу вон, пожалуй, Кондрат хватит — такой удар по престижу!

— Ваш отец всего лишь советует вам более обдуманно относиться к своим словам, — сказал Никита. — А вы вообще чем занимаетесь?

— Ну, иногда марки коллекционирую, иногда коробки спичечные, иногда самолетики клею.

— А, увлекающаяся натура, это хорошо, — похвалил Никита невозмутимо. — И пальто крутое, и бобер — глаз не оторвать. А в баре, значит, весь вечер пиво пили с этим, ну, который, как его... Центурион? А, нет — Легионер... Ну, а туалет посещали в вестибюле с пива-то?

— Нет, знаете ли, терпел. Так, что чуть из глаз не полилось.

— Значит, с восьми до девяти вечера в туалет вы не ходили? — Нет.

— Припомните, пожалуйста, очень вас прошу. — Нет.

— А ваш швейцар только что нам сказал, что видел вас выходящим оттуда примерно в этот самый промежуток времени.

— Такие вопросы, мне кажется, следует задавать уже в присутствии адвоката, — тревожно заявил Китаев.

— Да это не вопросы, а констатация факта. Вы же сами слышали, что сказал этот ваш Песков, — возразил Колосов.

— Валерий Викторович, да что же вы молчите, — Китаев повысил голос, — не чувствуете, куда дело клонится?

Но Салютов-старший не проронил ни слова.

— Ну что же, Филипп Валерьевич. Как быть-то нам? Я жду, — напомнил Никита.

— Песков, наверное, ошибся. Дальтоник! — Филипп хмыкнул. — Я в туалет не заходил. Или же нет... Конечно, я забыл, ходил! Что мне там в баре обо... что ли, было? Ходил. Или... Нет, нет и нет. Это вчера было. Ну, конечно, вчера! А сегодня — ни-ни, ничего такого. Весь вечер в баре — с другом, с девушкой — да они подтвердят, спросите у...

— У друга Легионера? — хмыкнул Колосов. — А еще у кого? У девушки?

— Эгле подтвердит, — Филипп круто повернулся к отцу.

— Замолчи, заткнись.

Повисла напряженная пауза. Этот новый окрик... Точно удар хлыста. Салютов поднялся из-за стола.

— Прошу вас понять правильно душевное состояние моего сына, — сказал он уже совсем другим, сдержанным тоном, — сегодня у всей нашей семьи тяжелый день... Поймите, сейчас он просто не в себе — они с Игорем, старшим моим сыном, были очень близки, дружны... Он очень сильно переживает, поэтому и несет разную околесицу... И я тоже с трудом держу себя в руках, поэтому, возможно, и срываюсь. Извините меня. — Он положил ладони на скатерть. — А тут еще смерть Тетерина... Филипп, как и я, как и все мы, растерян, взволнован. Он... Он сейчас все вспомнит и объяснит... И скажет правду. Ты заходил в туалет в вестибюле? Видел Тетерина? Отвечай, если не хочешь, чтобы тебя прямо сейчас забрали в милицию из-за твоего идиотизма!

Филипп поднял голову и посмотрел на отца. Что-то в его лице изменилось. Бравада исчезла. Он выглядел очень усталым и бледным. И очень молодым — узкое худое лицо было совсем мальчишеским.

— Да, заходил, — ответил он тихо, — из бара. И Тетерина видел. Он сидел за своей стойкой в курительной, решал кроссворд. После туалета я поднялся сюда, ко мне подошел Равиль, наш шофер, сказал мне, что вы все здесь, ждете меня.