Иван Шевцов - Грабеж

— И у вас не было никаких подозрений в отношении Арвида? — спросила до сих пор молчавшая Тоня. Она не хотела перебивать вопросами: пусть выскажется; хотя многое в рассказе Павлова ей казалось нелогичным и неправдоподобным.

— В том-то и дело, что не было. Я был в состоянии какого-то гипноза и делал все, что предлагал Арвид. Делал не задумываясь, машинально и равнодушно. Мне было все равно — в Париж или в Калугу.

— Или в Крым? — вставила Тоня, внимательно наблюдая за поведением Павлова.

— Ах, да, Крым, — Павлов судорожно сжал пальцы. Сегодня он лгал больше обычного, но находчивость и сообразительность не покидали его. — Вы уже и об этом знаете. Тем лучше. — Он уставился на Тоню беспомощным, доверчивым взглядом и, чтобы не терять нити разговора, продолжал рассказывать дальше, как они с Арвидом сели в электричку, как потом от дачной платформы шли к садовым участкам на значительном удалении друг от друга. Здесь кончилась легенда и начиналась правда, Павлов рассказывал все, как было на самом деле — и как он через окно бежал из сарая, заподозрив западню, как ловил машину на шоссе. И Тоня поверила, что он говорит правду. Когда она попросила его набросать словесный портрет Арвида, он сделал это с увлечением и со всеми подробностями, вовсе не заботясь о том, что того могут задержать, и тогда вся его легенда разлетится в прах.

Потом допрос продолжался в кабинете Станислава Петровича и при его участии. Вопросы задавал Беляев, а Тоня молча внимательно наблюдала за Павловым, стараясь определить степень его искренности и правдивости.

— С Пришельцем вы поддерживаете сотрудничество? — спросил Станислав Петрович.

— Мы с ним разошлись, — негромко ответил Павлов.

— Давно?

— С момента свадьбы.

— Почему?

— Не было нужды, у меня появилась крыша над головой.

— У вас она и раньше была.

— Общежитие? Это не то. А вообще я давно хотел с ним порвать из-за его хамства. Характер у него дурной. Он может ни за что оскорбить, унизить.

— Пришелец знал о кулоне?

— Не думаю.

— Когда вы убежали от Арвида, что собирались дальше делать?

— Я хотел сразу бежать на улицу Белинского и все рассказать Антонине Николаевне.

— Ночью?

— У меня не было другого выхода. Я боялся Арвида. Я знал, что он и его люди будут меня искать.

— А кто эти люди, кого вы имеете в виду?

— По-моему, Арвид главарь какой-то мафии. Если не самый главный, то один из главарей.

— Почему вы так думаете?

— Если у него есть возможность запросто делать заграничные паспорта и валюту… — Он не докончил фразу.

— Похоже, что вы правы, Павлов, — вставила Тоня. — Но почему вы не хотите помочь нам раскрыть эту, как вы говорите, мафию?

— Я хочу, только не знаю, где они, — сдержанно ответил Анатолий.

— Хотите, но не договариваете, — холодно заметил Беляев. — Вы что-то скрываете, чувствую, блефуете, Павлов.

— Что вы, зачем мне скрывать? Это не в моих интересах.

— Именно не в ваших, — заметила Тоня. — У вас впереди вся жизнь. Только надо начать ее сначала и не в Парижах и Брюсселях, а здесь, на Родине. Запутался, попал в ловко расставленные сети, мы искренне хотим помочь вам распутаться…

— Зачем вы, Павлов, устроили спектакль на даче Норкина? — спросил Беляев.

Павлов ждал этого вопроса и без запинки ответил:

— Чтобы отвести от себя подозрение. Алиби никому еще не мешало.

— Но вы же уезжали за границу и вам было все равно.

— Я не был уверен, то есть у меня были сомнения: а вдруг все сорвется, мало ли как дело повернется… — резонно пояснил Анатолий.

— Телеграмму давали вы?

— Да.

— И собаку отравили вы?

— Да.

— И вам не жалко было? — спросила Тоня.

— Собаку? Нисколько. Она не лучше хозяина. Меня не хотела признавать и дважды покушалась… Из-за нее я редко бывал на даче, — искренне посетовал Павлов.

— Когда вы виделись в последний раз с Коньковым? — остановил его излияния Беляев.

— Вы знаете — тогда, в психичке. А он где?

В вопросе Павлова просквозило фальшивое недоумение: слишком нарочито прозвучало «а он где?».

— Об этом я хочу вас спросить.

— А что я могу, когда вы не верите, — поник головой Анатолий. — Что я должен сделать, чтоб вы доверяли.

— Совсем немного — сказать, где Коньков, рассказать правду о паспорте, валюте и Арвиде.

«О паспорте и Арвиде напрасно, Станислав; похоже, что он сказал правду», — подумала Тоня, мысленно возражая Беляеву.

— Я сказал все, что знаю. Придумывать не могу. — Влажные глаза Павлова остановились на Тоне. Ей хотелось верить Павлову, и в то же время не оставляли сомнения. Она искренне сочувствовала Павлову, потому что твердо верила: он марионетка в чьих-то очень цепких и ловких руках. Но чьих? Станислав, конечно, прав: Павлов чего-то недоговаривает.