Сергей Донской: Воровской общак

— Правда?

— Отвечаю. Она сказала, что любит…

— Говори, говори, — потребовал Самсон, едва сдерживая желание встряхнуть умирающего Руслана как следует.

— Сказала, что любит… только тебя… только тебя…

Это были его последние слова Руслан. Лицо стало неживым, грудь приподнялась и застыла, не нуждаясь больше в притоке кислорода.

— Руслан! — заорал Самсон, но тут же понял, что никто его уже не слышит.

Он не сразу сумел подняться с коленей. То ли ноги затекли, то ли отказывались слушаться. Самсону было плевать на это. Он смотрел не на мертвого друга, он смотрел вдаль.

Неподвижное море могло бы показаться высеченным из черного полированного мрамора, если бы не мерное колыхание отражающихся в нем звезд. Первые солнечные лучи еще не успели появиться над светлеющим горизонтом, чтобы бросить вокруг новые краски. От воды веяло утренней свежестью и йодом. Самсон подумал, что этот запах теперь будет преследовать его до конца дней.

Обхватив голову обеими ладонями, он поднялся на ноги. Постоял так пять минут или все десять, покачиваясь, как пьяный. Опустил руки. Вздохнув, провел рукой по нагрудному карману, проверяя, надежно ли он застегнут, не выпадут ли из него банковские карты и списки кодов.

Неожиданно, в одну секунду, солнце проглянуло из-за горизонта, подсветив над собой хаотические нагромождения облаков. Самсон повернулся лицом на восток.

— Сто миллионов долларов, — раздельно произнес он, пробуя на вкус каждое из этих трех слов.

Сто. Миллионов. Долларов.

Это были не просто большие, это были огромные деньги. Что-то около восьмидесяти килограммов серо-зеленых купюр достоинством по сто баксов. Если проживать по кило денег в год, то хватит на…

Самсон приказал своему внутреннему голосу заткнуться. Он еще ничего не решил окончательно. Кроме того, паскудник Салливан мог вполне соврать. А что если карточки из его бумажника — фуфло?

Но тогда зачем Салливан держал при себе листок с кодами?

Ладно, подумал Самсон, потом разберемся. Склонившись к бездыханному телу друга, он провел пальцами по лицу Руслана, закрывая еще теплые веки. В мозгу зазвучал какой-то незнакомый, проникновенный голос, произнесший: «Мне грустно и легко, печаль моя светла, печаль моя полна тобою…»

Самсон нахмурился, припоминая, что это за стихи. Кажется они были услышаны им еще в детстве, когда он сидел на малолетке, но ни начала, ни конца подсознание не сохранило. Что ж, нескольких отрывочных строк оказалось вполне достаточно.

— Печаль моя светла, — повторил Самсон вслух и кивнул, потому что это были правильные слова, отображающие его состояние.

Печаль действительно была светлой. Как солнечные лучи, которым подставил лицо Самсон. Ему предстояло жить дальше. Ему было грустно и легко.