Никита Филатов - Мышеловка капитана Виноградова

— Не лезь куда не надо без нужды. Понял?

— Постараюсь.

— Ничего, он завтра утром — назад! — высунулся из окошка Кинчев. — Как-нибудь сбережем…

— Уж постарайтесь. Счастливо отдохнуть!

Взревев и чуть не встав на дыбы, машина сорвалась с места.

— Что наделали, гады! — не удержался Виноградов, когда за очередным поворотом открылась панорама центральной части города.

Пышная, еще не тронутая в этих благодатных краях осенней желтизной зелень не могла скрыть страшных разрушений, причиненных недавними бомбежками. Изуродованные витрины универмага, причудливый излом осыпавшейся стены горсовета, на месте здания милиции — закопченный остов. Огромное жаркое солнце в безоблачном небе беспощадно высвечивало самые мелкие детали.

— Ты Микрорайон не видел… Помнишь, мы в позапрошлом году с Яковлевым туда ездили? С Генкой еще?

— Помню.

— Так там уличные бои были… Лучше не смотреть. У больницы останови! — сказал водителю Кинчев. Они сделали традиционный круг по площади, мимо великолепного монумента фельдмаршалу, основателю города и одному из символов Российской державности, проехали еще два квартала.

— Сходи осмотрись!

Штефан достал прикрытый курткой автомат, повесил его на плечо и, аккуратно прихлопнув за собой дверь, вышел из машины.

— Привез?

— Да. — Виноградов, чуть повозившись, вытянул из-за пазухи туго спеленутый полиэтиленом и перетянутый аптечной резинкой брусок. Протянул женщине. — Здесь шесть тысяч. Долларов. Проверьте.

— Что вы!

— Проверьте! — уже тверже сказал Владимир Александрович.

— Порядок такой, — пояснил, принимая у Риммы Ивановны валюту, Кинчев. Он аккуратно стянул черное эластичное кольцо, развернул прозрачную пленку, затем газету. Пересчитал купюры. — Шестьдесят на сто. Все верно.

— Спасибо вам, Володя! Спасибо, милый… — Женщина вдруг заплакала, неуклюже заталкивая доллары в карман цветастого платья.

— Да мое-то дело, Римма Ивановна, голубушка… — Виноградову стало не по себе, защипало глаза. Кинчев молчал, отвернувшись в сторону.

— Если бы вы знали… Благослови вас Господи!

Идти было довольно приятно, хотя и несколько жарко. В голове шумело от молодого, нежного и терпкого домашнего вина, сытый желудок норовил ввергнуть организм в сонную истому. Виноградов обернулся: сзади, в нескольких километрах, белел в густом кольце деревьев Приреченск, столица одноименной, никем не признанной, но вполне ощутимо существующей республики. Отсюда он казался нетронутым и тихим.

— Красота-а! — вздохнул Владимир Александрович.

— Угу, — кивнул Штефан.

— Ваше превосходительство! — окликнул Виноградов ушедшего вперед Кинчева. — Ау! Куда идем-то?

— К хорошим людям, брат. К очень хорошим! — не оборачиваясь, ответил молодой подполковник.

Судя по географическим картам, река была в основном не очень извилистой, с редкими излучинами и разливами. Место же, куда хозяева привели Виноградова, представляло собой весьма крутой изгиб русла, заметно вклинивший кусок республиканского берега на территорию, с некоторых пор ставшую враждебной.

На высоком холме, доминировавшем над прилегающей территорией и являющемся для нее, что называется, «господствующей высотой», было оборудовано немудреное фортификационное сооружение из мешков с песком и плетеных, наполненных землей корзин, кое-где дополненных железобетонными блоками. Постоянные обитатели и нечастые журналисты прозвали это место «кордоном», и это старое казачье название привилось, попало в официальные сводки, приказы, разного рода мирные договоры и протоколы.

— Мир дому! — спрыгнув в траншею, поздоровался Кинчев.

— Привет начальству! — милиционер в форме, трое приреченских гвардейцев и казак, лохматый и бородатый дядька, ни на минуту не снимавший пыльную, ломаную фуражку с синим околышем.

Один из гвардейцев полулежал у пулемета, остальные обильно закусывали.

— Присоединяйтесь, мужики! — после того как все перездоровались, пригласил милиционер.

— Ну-ка, Штефан… — на импровизированный стол Кинчев выставил бутылку водки, початую канистру и несколько пакетов снеди. В ответ откуда-то из-под папиросных ящиков возник баллон — трехлитровая банка самогона. Как заметил Виноградов, она была уже не первой; еще в одной, небрежно отставленной в сторону, мутноватая жидкость едва прикрывала дно.

Выпили. Поговорили. Потихоньку прикончили две пачки выложенных Виноградовым папирос. Начало темнеть.