Никита Филатов - Мышеловка капитана Виноградова

— Да не стоит. Им потом среди своих не отмазаться будет. Пусть лучше считается, что Папа с Минаевым в это время где-нибудь вообще в другом месте… Ни сном ни духом! Поняли, подполковник?

— Хорошо…

— Хорошего мало. — Виноградов прикрыл глаза: талантливый, веселый Петрович, настоящий мужик Лобов, тот опер из регионалки, Сережа Тарасевич, с которым и раньше сводила судьба…

— Мертвым не поможешь, капитан. Думай о тех, кто пока еще… О себе думай!

«Я опишу, я обязательно опишу это, — звучало в мозгу Виноградова. — Я расскажу, как все было…»

Из-под стиснутых век упрямо сочились слезы — очевидно, сказывалось остаточное воздействие газовых гранат.

«…Но люди возлюбили тьму более, нежели Свет, потому что дела их были злы».

Ин. 3, 19.

— Сегодня потащут! — с загадочной уверенностью заявил Синицын. Дымчатое солнце уже выкатилось в пространство между вершинами и из последних осенних сил пыталось прогнать с перевала холод прошедшей ночи.

— Зуб даю — сегодня они эту гадость через нас попрут! Крайний срок. Контракт…

Виноградов лениво приоткрыл один глаз, но промолчал — спорить не имело смысла. Считалось, что из чисто вымытых окон местного УВД виднее. Поэтому Сережа Синицын, прикомандированный к сводному отряду питерским Управлением, уже третьи сутки торчал здесь, изображая перед населением столичного корреспондента: щелкал пустым «Зенитом», приставал ко всем с вопросами и старательно чиркал что-то в красивом кожаном блокноте. Он оброс бородой и выглядел полным идиотом, что вполне вписывалось в образ и, по мнению начальства, должно было обмануть «их» разведку. Ведь, кроме следователей и журналистов, русских без погон здесь не было со времен прошлогодней резни.

— Эй, кто там! Готово все, идите завтракать!

Виноградов повел носом и приоткрыл второй глаз — из-за осыпавшегося дувала робкий дымок доносил запах куриного концентрата; встал, потянулся. Подхватил прислоненный к сырым и холодным камням автомат:

— Пошли, писатель…

Синицын уже держал наготове глиняный кувшин.

— Давай полью! А потом ты мне.

Фыркая под ледяной струей, Виноградов подумал, что хоть с этим-то на кордоне проблем нет: горный источник, чудо природы, исправно снабжал служивый люд и путников кристально чистой и вкусной водой. Говорят, со времен Тамерлана…

— Зубы надо бы почистить. И побриться тоже!

— Надо, — согласился оперативник, не предпринимая, впрочем, в этом направлении никаких телодвижений. Собственно, и капитан Виноградов, произносивший ставшую почти ритуальной фразу изо дня в день, на практическое воплощение своих смелых идей в жизнь не рассчитывал.

— Утро доброе!

— Приветствую. Помогите-ка…

Хранитель очага, щуплый сержант по прозвищу Долгоносик, подхватил металлический штырь, на котором покачивался котелок, и с помощью Виноградова снял с костра ароматное варево.

— Ждать заставляете, ваши благородия!

— Ну, ты еще повякай! — Одновременно с Синицыным и капитаном к огню со стороны трассы подошел здоровенный мужик, командир второго взвода с характерной фамилией Медведев. Уезжавший из Питера старшиной, приказ о получении первого офицерского звания он услышал уже в горах; погон лишних, естественно, ни у кого не оказалось, Виноградов спорол свои с ватника, поэтому младший лейтенант Медведев следами от вырванных с мясом звездочек больше всего напоминал трижды разжалованного капитана.

— Ишь, разговорился! Водитель кобылы. Окопался тут, понимаешь, при кухне!

— Зря ты так, — вступился на набычившегося Долгоносика Синицын. — Он что, виноват, если какой-то кретин в министерстве прикомандировал к отряду милиционеров-водителей, а машины выделить забыл?

— Я в строй просился! Понял, Медведев? — Сержант был самолюбив, как большинство коротышек. — Сам жратву готовить будешь, понял?

— Ладно, хватит, — осадил всех на правах старшего Виноградов. — Хватит, Медведев! Озверели. Бойцов не пора будить?

— Пусть дрыхнут, — пожал плечами взводный.

— Десятый час, — Посмотрев на часы, Виноградов принял решение: — Давай, кашевар! Поднимай ребят, остынет.

Когда шаги Долгоносика затихли за углом, командир взвода сунул в карман облизанную насухо ложку, встал и со вкусом помочился — не то чтобы у самого костра, но…