Татьяна Степанова - Ключ от миража

Ничего так и не купив и жестоко разочаровав своих советчиц, Катя покинула магазин. Двор дома был пуст и тих. Лишь у четвертого подъезда скромненько приткнулись за гаражами потрепанная белая «Нива» и старенькие вишневые «Жигули» — машины милиции. Никаких других знакомых машин — ни «Фольксвагена» Сажина, ни помятой «девятки» Алмазова, ни серебристой «десятки» Евгении Тихих, ни красного, революционного «ежика» Васиных видно не было. Жильцы отсутствовали, а это значило, что момент обыска выбран все же удачно.

Однако на ступеньках подъезда Катя нос к носу столкнулась с Аллой Гринцер. Вид у той был встревоженный.

— Добрый день, — приветливо поздоровалась Катя. — Вы в магазин?

— На работу, у меня сегодня занятия до вечера. Гринцер закинула на плечо сумку. Сумка эта была объемистой вместительной торбой, несколько потертого хиппового вида, из мягкой светло-коричневой кожи, на длинном ремне. Катя такие торбы обожала, они всегда были вне моды, и в них входила бездна всякой всячины, которая в любую минуту может пригодиться каждой нормальной женщине — от затерянной в недрах глубоких отделений пудреницы до зонта, любовного романа в карманном издании и ароматических салфеток фирмы «Ив Роша».

— А вы домой? — спросила Гринцер, останавливаясь.

— Да, устала, замерзла, по магазинам с самого утра брожу, так все дорого — жуть, я думала, уже скидки начались к Восьмому марта.

— А я просто не знаю, как быть. Даже хотела к вам подняться, думала, что вы дома, других-то соседей никого нет, как всегда. И мама, как назло, снова у врача. — Алла близоруко щурилась. Катя подумала: наверняка она носит очки, но не постоянно, потому что стесняется. И зря — очки ей очень даже бы пошли. — Я так расстроилась, что-то неладно в датском королевстве, Катя… Дело в том, что моя соседка Светлана…

«Ну все, — Катя даже похолодела. — Прощай, конспирация!»

— Она, конечно, мать и вправе воспитывать своего ребенка так, как считает нужным. — Алла Гринцер взглянула на наручные часы и спохватилась:

— Опаздываю, а у нас сегодня класс профессора Любарского репетирует… А там у них в квартире что-то происходит — мальчик истерически плачет… Я даже хотела пойти позвонить к ним, но… Это же… Я не знаю, ведь это неудобно вмешиваться… Я думала, что все это наконец-то прекратилось, она ведь сейчас дома, и мальчик с ней, и потом, ведь сейчас день, а не ночь, но… Он снова кричит, плачет и… И это ужасно, невыносимо, я не знаю, что делать, что думать… Может быть, она его бьет?

— А что, это и раньше случалось.., вот такое? — осторожно спросила Катя.

— Ну, как она его строго воспитывает, я не знаю, но… Поймите, насчет того, что я слышала по ночам, я ей ничего и сказать не могла, — Алла говорила сбивчиво, путано, сильно волнуясь. — Как я могу учить ее, осуждать, ведь она работает от зари до зари ради того, чтобы содержать и себя и сына. Я ее понимаю, мне и самой приходится и вечерами с учениками заниматься, и задерживаться допоздна, но… Поймите, Катя, она оставляет ребенка — шестилетнего ребенка — одного в квартире ночью! И это было не раз и не два, это постоянно — у нее ужасный график работы. А малыш, он так порой плачет… Я сколько раз слышала через стену — рыдает, кричит. Он боится быть один, боится темноты. Но сказать ей, осудить ее — как я могла? Она же вынуждена это делать, иначе… А сейчас я никак не пойму, что там у них творится, отчего Павлик снова так истерически кричит?

— Алла, вы сами-то успокойтесь, — мягко сказала Катя. — Ну, мало ли что там? Мальчик мог упасть, ушибиться, дети на все так бурно реагируют… В любом случае я думаю, нам не стоит сейчас вмешиваться. Это не совсем удобно.

— Конечно, — Алла вздохнула. — Я и сама тоже… Здесь, как я заметила, вообще главный принцип — невмешательство и лояльность. — Она горько усмехнулась. — Соседи кругом.

— А что же это.., ну, когда он плакал по ночам, это и раньше было, да? — спросила Катя. — И часто, вы говорите? Как только вы сюда переехали?

— Ну, я точно не знаю, с какого времени она так работает по ночам. Но в последние два месяца мальчик все время оставался один и плакал. И хоть у нас в доме толстые, прямо непрошибаемые стены, но… Все слышно. И это так мучительно. Слышать и не быть в состоянии ничем помочь ребенку. Мама моя сильно переживала — даже одно время хотела поговорить со Светланой, предложить, чтобы он ночевал у нас, но… Я же говорю, здесь у нас главный принцип — не суй носа в чужие дела.

— А вы не знаете, у этой вашей соседки нет какого-нибудь приятеля, знакомого? — простодушно спросила Катя. — Может быть, к ней приходил кто-то?