Татьяна Степанова - Ключ от миража

А кто-то медленно поднимался по лестнице. И Женя увидел его из своего укрытия — это был высокий темноволосый молодой мужчина, без плаща, без пальто, в модном твидовом пиджаке и темных брюках. Он прошел мимо спрятавшегося за трубой Жени, поднялся на пятый этаж и позвонил в одну из квартир. Прежде чем Женя успел сообразить, что это была за квартира, он уже услышал щелчок замка и голос брата Витьки. Тому было всего шесть, но он уже наловчился открывать замок, приподнимаясь на цыпочки, и открывал дверь всем — почтальонше, соседкам, приходившим к матери, Жениным одноклассникам, даже медсестре, ходившей к нему делать уколы, когда у него болело ухо. Открыл он и незнакомцу. Тот вошел, дверь клацнула, захлопнулась. А потом Женя услышал истошный крик брата — вопль боли и ужаса.

И тогда… Нет, он даже не понял, что случилось. Он не понял ничего. Его словно парализовало. Мать обвиняла его в том, что он не бросился сразу звать на помощь соседей. Она не понимала, что он не мог этого сделать — его парализовало там, на площадке между пятым и четвертым этажом, когда он услышал этот крик. Он не мог никуда бежать, не мог ни кричать, ни говорить. Мать ошибалась, обвиняя его в том, что все произошло почти у него на глазах, — нет он ничего не видел. О том, что произошло в их квартире, он узнал позже. Когда он, скорчившись от страха, сидел за трубой мусоропровода, он только слышал крики и пронзительный плач — где-то там, за толстой глухой стеной.

Так было наяву. А НЕ НАЯВУ все было совершенно иначе. Сотни, тысячи раз он, Сажин, тогда еще просто Женя Комаров — одиннадцатилетний, двенадцатилетний, четырнадцатилетний, — представлял себе, как он приходит на помощь и спасает брата. Берет топорик — этот вот, точно такой же, каким он, этот зверь, убивал Витьку, берет его и бросает что есть силы прямо ему в спину, в этот его модный пиджак!

Было ведь так просто это сделать — попасть, прикончить его, ведь он был совсем рядом, прошел всего в каких-то двух шагах и даже не оглянулся…

В детстве он часто думал об этом. А потом все это забылось. Все забывается, если не вспоминать. Сажину казалось — он забыл. Он никогда не ездил по Ленинградскому проспекту.

Но однажды в конце апреля он ехал мимо. И увидел слева на той стороне проспекта на кирпичной стене огромный рекламный транспарант: «Продажа квартир, сдача офисов в аренду. Контактный телефон…»

Это были те самые стены, тот самый дом. Тот же корпус. И телефон… Он как-то сразу врезался в память. Засел там гвоздем. И Сажин позвонил. Юная девушка-секретарь все ему рассказала, все пояснила.

И уже в сентябре он переехал. И даже не задавал себе вопросов: зачем он все это делает и что же будет дальше?

А дальше все вроде было нормально. Только однажды он медленно проделал тот самый путь — поднялся с первого на пятый этаж, постоял на той площадке. И с удивлением понял, что мало что изменилось. Кафель вот только на полу после ремонта новый, да стены выкрашены в зеленый, вместо прежнего синего, цвет. Да еще дело было не в полдень, а в полночь, когда все жильцы уже спали. И он был уже не тот насмерть перепуганный, растерявшийся одиннадцатилетний мальчишка, а взрослый, сильный, очень сильный мужчина.

Теперь, для того чтобы исполнить ту свою заветную детскую мечту — спасти брата, повернув время вспять, спасти того, в чьей смерти он не был виноват, но за кого выслушал столько ужасных обвинений и упреков от матери, ему даже не нужно было оружия. Он справился бы с убийцей голыми руками.

Но топорик… Топорик никуда не делся. Вместе с остальными домашними вещами он переехал в новую квартиру. А затем как-то незаметно перекочевал из кухонного ящика на дно щегольского делового портфеля, спрятавшись под папкой со строительной документацией. Все это вышло как-то само собой. Сажин даже не мог вспомнить, как это было, и порой сомневался — да полно, сам ли он это сделал?

Но адвокат твердил — все равно это еще не улика. Какой-то там топорик — это еще не улика. И даже если обе группы крови совпали с группами крови обоих жертв, все равно это только косвенный факт. Не доказательство, а только намек…

Но что же было тогда реальностью?

Это случилось накануне Нового года. Совершенно неожиданно, необъяснимо. Было всего шесть часов вечера. Сажин, усталый и продрогший, приехал на машине с работы домой. В тот вечер он смертельно устал — дома от нескончаемого ремонта в квартире, в офисе от бумаг, на объекте от полного бардака, именуемого нулевым циклом строительства.