Татьяна Степанова - Рейтинг темного божества

Мещерский глянул на часы — было без пяти минут полночь. Вот-вот с двенадцатым ударом курантов 31 мая должно стать 1 июня. Получалось, что нынешнее лето начиналось с какой-то фантасмагории, суть которой сводилась к невероятному — милейшую Анфису, девочку-пончик, душку-толстушку, которую Мещерский и видел-то всего пару-тройку раз в обществе Кати, кто-то хотел убить. Мещерский тут же сказал сам себе словами Колосова — чушь. Что за бред? С какой стати и за что? Кому нужна Анфиса? Они или разыгрывают его специально на пару, проверяют, или вообще в отсутствие Вадьки насмотрелись ужастиков, начитались своего любимого Лавкрафта, и теперь им мерещится невесть что. Но Катин голос… Она сказала «здесь „Скорая“, сказала „Анфиса ранена в руку“… Он ринулся в прихожую — черт, где права, где ключи от машины?! С этой уборкой ничего в собственном доме не найдешь. О том, что его в легком подпитии запросто может тормознуть первый же попавшийся гаишник, Мещерский даже не подумал. Он пытался вспомнить адрес девочки-пончика — кажется, Анфиса проживала в Измайлове на какой-то там Парковой улице. Было дело, он, Мещерский, однажды подвозил ее вместе с ее парнем с Катиного дня рождения.

«Ничего, там, на месте, дом вспомню визуально», — легкомысленно решил он. Звонить Кате, когда она в таком состоянии, уточнять «а по какому адресу, собственно, прибыть вас спасать?», было как-то совсем не по-рыцарски. А рыцарем верным, без страха и упрека, без особых, уж если на то пошло, притязаний так хотелось быть! Может, именно в этом и заключалась самая заветная, потаенная и самая дорогая для одинокого сердца мечта.

Последний раз с Анфисой Берг Катя виделась зимой, когда они ходили вместе в кино на любимого Катей актера Райфа Файнса (сам фильм не имел значения) и чудно провели время. Правда, Файнс, по которому Катя украдкой вздыхала, на Анфису не произвел ровно никакого впечатления. Катя догадывалась о причинах — Анфиса с головой была погружена в роман с человеком, который ее любил, но был женат. Женатика Катя знала — это был начальник Столбового отделения милиции Константин Лесоповалов. С Анфисой он познакомился при расследовании дела об отравлении в ресторане, по которому Анфису угораздило проходить одним из главных свидетелей. Шуму по тому сенсационному делу было много. Катя из всего происшедшего слепила яркий репортаж с продолжением для «Криминального вестника Подмосковья». Анфисе же домой начал сначала позванивать, а затем и заглядывать на огонек бравый капитан милиции, который отлично водил старенькую милицейскую «Волгу», один и без всякого бронежилета в нарушение инструкций выходил на задержание ОО — особо опасных преступников, метко стрелял из всех видов табельного оружия и даже был в самом недалеком прошлом рекордсменом района по поднятию тяжестей.

В общем, достоинства Кости Лесоповалова можно было перечислять и перечислять. Катя знала их исключительно со слов Анфисы — та захлебывалась от нежности и восторга, рассказывая о нем. Катя, знакомая с капитаном Лесоповаловым по службе, прежде, до его романа с Анфисой, больше обращала внимание на его недостатки — грубоват, резковат, на язык несдержан. Да, спору нет — смел, отважен, но как-то не по-человечески, так и прет на рожон, все что-то кому-то доказать пытается, вспыльчив как порох и, кажется, особым интеллектом не украшен. Но, понаблюдав за ним однажды — дело было дома у Анфисы, с которой Лесоповалов виделся теперь уже регулярно, она поразилась переменам в капитане милиции.

В том, что «буян и бретер» Лесоповалов влюбился по уши, уже не было никакого сомнения. В присутствии Анфисы куда что девалось — он был совсем тихий, смирный, как овца, и какой-то потерянный. Приезжая вечером, готовил Анфисе ужин, нянчился с ней, как с ребенком. Фанатично чинил все подряд в квартире — от кофеварки до утюга. Когда осенью Анфиса тяжело болела гриппом с осложнениями, он в обеденный перерыв мчался на машине из подмосковных Столбов в Измайлово — мотался по аптекам, варил горячий бульон, ставил Анфисе горчичники и возил ее то в поликлинику, то на рентген.

«Я вешу девяносто пять килограмм, — каждый раз напоминала Анфиса Кате, и голос ее при этом всегда дрожал от волнения. — Такая жуткая бомба, а он, Костя мой… Он словно жира этого моего проклятого и не замечает. Твердит, что я красивая, что он с ума по мне сходит. Я ему — Костя, дорогой, взгляни на меня, глаза открой пошире — неужели в такую, как я — жиртрест-мясокомбинат, — можно влюбиться? А он мне — не смей так говорить, чтоб я больше такого не слышал. Ты для меня самая желанная, ты — моя женщина, для меня создана. Ты представляешь?»