Татьяна Степанова - Рейтинг темного божества

Мещерский помнил — собственно, не вышло у Витюхи Мамурина ни шиша. Был суд и развод через пару лет. Мамурин жены своей бывшей не любил никогда. Сам в этом потом признавался. Не любил, как Данте любил Беатриче и как счастливец Коля Остен-Бакен любил нежную Ингу Зайонц. А женился, оказывается, так — от скуки и по глупости, по совету друзей и по настоятельному пустому словечку «пора». Мещерский сравнивал себя с Мамуриным — получалось, что они были в этом коварном вопросе как братья, ведь Мещерский тоже совсем не любил хорошую и добрую подругу Кати красавицу Нину, жениться на которой по какой-то совершенно непонятной причине ему было «уже пора».

Эх, Катя, Катя… Что же ты наделала? Своими советами, вообще своим существованием на этой планете…

Собственно, Мещерский никогда ни в чем Катю не винил — упаси бог. Не винил он и друга детства Вадима Кравченко — успел-таки, подсуетился, обаял, пришел, увидел, победил. Стал мужем, распустил над Катей орлиные крылья — мое, не тронь. Винил во всем Мещерский всегда одного себя — эх, мямля, интеллигент, а нет чтобы ребром этот вопрос в свое время поставить, настоять, решить все по-мужски, может, тогда бы и…

Но нет. Увы, увы, увы… И тут Мещерский сравнивал себя уже не с бедолагой Витюхой Мамуриным, а с Колосовым Никитой. Вот человек цельный, который все вопросы может ставить ребром и все решает всегда сугубо по-мужски. И в зубы может дать — с его-то физическими данными это плевое дело. Но решает-то он все вопросы… кроме одного.

В этот вечер субботы после притупляющей ум стирки и готовки Мещерский, потягивая коньяк, размышлял о Никите. Вспоминал день его рождения, который отмечали они в дешевеньком баре на Пресне. Колосов настойчиво приглашал Катю. Она обещала быть и не пришла. Конечно, из-за Кравченко — Мещерский точно это знал, только не озвучивал сию версию, не желая , сыпать соль на раны друга Никиты. Никита с Кравченко друг друга не переваривали и никогда не сидели за одним столом, не раздавливали по банке.

— Вот почему все так? — глухо спросил Колосов. Он здорово нагрузился — таким пьяным Мещерский никогда его не видел.

— Да потому. Все потому, — ответил, вздыхая, Мещерский. Лежа на диване, он снова вздохнул, как бы вспоминая, дублируя тот свой горький вздох. Тогда с Никитой они понимали друг друга с полуслова, с полунамека.

— И аквариума нет — проклятье. — Колосов стукнул кулаком по столу.

— Какого аквариума? — спросил Мещерский.

— Такого, что «пейте, рыбы, за мой день рождения». — Колосов любил песню Высоцкого «День рождения лейтенанта милиции в ресторане „Берлин“, но цитировал ее только в крайних случаях, а водку в аквариумы в присутствии Мещерского не выливал никогда.

— Что поделаешь? — Мещерский сочувствовал другу. — Ничего тут не поделаешь.

Колосов снова саданул кулаком по столу — подпрыгнули бокалы, бутылка.

И тогда — это Мещерский отчетливо помнил — они заговорили про мечту. Колосов тихо сказал:

— Никогда в жизни ничего так не желал, понимаешь, Серега?

И Мещерский понял, что речь шла совсем не о том, чтобы Катя явилась в этот задрипанный пивной подвальчик и поздравила Никиту с тридцатитрехлетием. Речь шла о чем-то гораздо большем, в корне меняющем судьбы — и Катину, и Кравченко, и колосовскую.

— Никогда ничего так не хотел. Думаю об этом постоянно, — изливал душу Колосов. — На работе мозги сохнут, вкалываешь как… А встречу ее и… Она ж меня в упор не видит, Серега. Если нет убийства какого, трупешника, по которому статейку можно настрочить, она ж меня за километр обходит. Неинтересен я ей без всего этого, понимаешь ты или нет?

— Что ты мелешь? — оборвал его Мещерский. — Она… Катя к тебе хорошо относится. Просто она…

— Ну что — просто она?

Мещерский тогда снова вздохнул — сказать Никите «просто она тебя не любит, потому что любит Вадьку Кравченко» язык не поворачивался. И так вон у Никиты кулаки сжимаются и в глазах искры-молнии.

Мещерский решил деликатно перевести разговор на другую тему. И вот как это у него тогда получилось.

— Знаешь, — сказал он, прикуривая, — когда я в прошлом году был в Индии, наши ездили в Путтапарти — городок там такой есть — в ашрам к Сай Бабе. Рассказывали такое, что и я не выдержал, поехал.

— Чего-чего? — угрюмо спросил Колосов и долил из бутылки.

— Ашрам — это храм, а вокруг него что-то вроде монастыря. С виду похоже на пряничный замок — голубое, розовое, везде орнамент, позолота, фигурки индийских божков. И тысячи паломников, все в белых одеждах. Там такая огромная веранда крытая, как вокзальная площадь, и они все часами сидят на ней и ждут выхода Сай Бабы.