Татьяна Степанова - Темный инстинкт

— Перед завтраком Тихоновна о чем-то ссорилась со Зверевой, — тихо сказал Мещерский. — И с Шиповым она как-то необычно себя вела. Очень необычно.

— С гитлерюгендом мы разберемся, дай срок. — Кравченко самодовольно хмыкнул. — Слушай, а о чем вообще говорили за этим завтраком, который я так подло проспал?

— Да ни о чем, — Мещерский пожал плечами. — Я же тебе еще в прошлый раз говорил: ощущение такое, что, когда они собираются вместе, им беседовать не о чем. Так, толкут себе воду в ступе, обсуждают мелкие бытовые подробности. За завтраком, Вадя, они снова говорили о печах, каминах, сырости, самочувствии…

— А кто предложил растопить камин в гостиной?

— Зверева. Она сказала Файрузу. А Тихоновна тут же стала петь дифирамбы печному отоплению. Потом они дачу старую вспоминали, я так понял, что еще родителей Зверевой. Потом говорили, что, возможно, придется продать этот вот дом. Тихоновна вспомнила, как ездила в Красково дачи смотреть с агентом по недвижимости. Да, кстати, она туда какие-то деньги отвозила, еще у Зверевой спросила: «Помнишь?»

— Какие еще деньги?

— Понятия не имею — зазвонил телефон, ее перебили, и она тут же все забыла.

— Ладно, про деньги тоже выясним. Хотя… Ну а атмосфера-то какая была, Серега? Духоты той самой не чувствовал?

— Нет, — Мещерский покачал головой. — Я, правда, сам злой как черт был — уж больно тошно было смотреть на их просветлевшие физиономии. Но атмосфера за столом как раз была вполне нормальной. Даже, я бы сказал, сплоченной.

— И все же этим утром что-то произошло. Именно утром, иначе что помешало бы убийце придушить Тихоновну ночью в ее комнате? Так нет — он пошел по самому краешку, потому что именно утром случилось нечто для него неожиданное и катастрофическое (может, это он вообразил, конечно, но…). Что-то такое, что заставило его действовать безотлагательно, отчаянно рисковать, совершая убийство в доме, полном людей. Ведь недруг наш, Серега, очень торопился. Впрочем, о мерах предосторожности даже в такой спешке не позабыл. Это очко в его пользу.

Запомним, что хладнокровия он даже в пиковой ситуации не теряет, а значит… Значит, дело, ради которого он льет столько крови, стоит того, чтобы быть хладнокровным до конца.

— Какое дело? Ее деньги, ты хочешь сказать? Снова всплывает корыстный мотив?

— Обрати, пожалуйста, внимание на этот вот вопросик, — Кравченко горделиво указал на фразу в реестре:

«Произошла ли фактическая подмена жертвы?»

— Обратил, ну и?

— Возможно, аккомпаниаторшу хладнокровно убивают, чтобы отвести подозрение от слишком уж бросающегося в глаза явного мотива. Основного следа.

— У милиции, Вадя, вообще не было никакого следа — ни основного, ни второстепенного, кроме версии Пустовалова. Слава богу, с этой морокой теперь развязались.

— Однако все в этом доме были осведомлены о том, для чего именно Зверева наняла нас с тобой.

— И этот ОН или эта ОНА, по-твоему, убивает толстуху, чтобы именно нам заморочить голову? Но откуда он знает, какой след для нас основной? По лицам, что ли, читает нашим? Да и нет следа у нас — мы как слепые щенки в темноте тычемся. Получается, что убийца слишком уж высокого мнения о наших с тобой способностях? Брось, это все сладостный самообман. Не переоценивай наши возможности, это грех, — Мещерский усмехнулся. — Форменная чушь это, Вадечка, — он уставился на бумажку: неустановленный мотив, поспешность совершения убийства и…

— Бритву они изъяли? — спросил он, помолчав.

— Изъяли. Только дактилоскопия ихняя и здесь не пригодится. За лезвие и за станок на глазах у всех уже брались два человека: Зверева и ее братец. И ты знаешь, как-то уж все это у них слишком естественно получилось — впопыхах, в горячке. Если предположить, что это убийца сунул бритву в рояль, ему было бы очень выгодно вот таким вот образом оставить на этой улике свои пальчики: вытаскивая ее на глазах свидетелей из клавишей.

— А зачем вообще убийце нужна эта улика? Смысла в этом поступке я все равно не вижу. Вижу одну только извращенность и слепую злобу.

— А эти пороки, Серега, не противоречат такому достоинству человеческой натуры, как завидное хладнокровие.

— Не противоречат. Ну, я не знаю, возможно, вся эта ересь и укладывается в рамки базового понятия НЕУСТАНОВЛЕННЫЙ МОТИВ, возможно…

Кравченко с победоносным видом смял бумажку и убрал ее в карман.

— А теперь выброси все это из головы, — сказал он.

— То есть как это выброси?