Татьяна Степанова - Темный инстинкт

В столовую вошел Шипов, переодевшийся в сухое. Поздоровался со всеми и сел на свободное место.

— У нас на старой даче тоже печь была, — сказала Зверева.

— В прошлом году, — Майя Тихоновна улавливала вилкой в тарелке скользкий от желтка кусочек ветчины, — в прошлом году, ну, когда мы с агентом по недвижимости ездили дачу для тебя подбирать, я в Краскове очень даже приличные видела. Не хуже, чем эта твоя мхатовская на Николиной Горе. И как раз с печным отоплением.

— Да эту хижину все равно сломали бы, Майя Тихоновна! И печку бы вашу порушили, — усмехнулся Новлянский. — На Николиной дом до фундамента разобрали, мало ли, что в нем когда-то сама Книппер-Чехова жила.

Там же все заново строить пришлось. Главное — участок хороший выбрать, адом…

— В Краскове участки что надо. И места красивые, тоже вот все сосны, песочек, на здешние угодья похожи.

Этот дом ничего, но такая все-таки даль! Нет, Марина, тебе его продать со временем придется. — Майя Тихоновна уже подбиралась к пирожному с кремом. — Зря вы меня тогда не послушали. Надо было этот дом продать, а на Краскове остановиться. Да, кстати…

Тут заработал радиотелефон. Файруз дотянулся до буфета, где он лежал.

— Дача Зверевой Марины Ивановны, кто говорит? — Он сделал жест, призывающий к тишине. — Марина Ивановна, это из посольства Великобритании, секретарь господина Милвертона сообщает, что доставили какой-то клавесин… Да, да, слушаю вас со вниманием.

— Кстати, Марина, я совсем забыла тогда тебе сказать, — Майя Тихоновна слегка умерила свой командирский голос. — Ведь там, в Краскове, ну, когда ты мне поручила отвезти те деньги, ну помнишь, я знаешь кого там встретила? Вернее, не встретила, а увидела…

— Марина Ивановна, секретарь господина Милвертона спрашивает, когда вы вернетесь в Москву, — шепотом осведомился Файруз.

— Не знаю, не решила еще, на той неделе или… Тут все решится, Андрюшу проводим и… — Зверева вздохнула. — Неужели не понятно, что мне сейчас не до этого? Придумай что-нибудь сам.

— А что это за англичанин такой из посольства с клавесином? — спросил Зверев.

— Чудак один. Весьма приличный музыкант, несмотря что атташе по культуре или что-то в этом роде. Очень милый. В прошлом году приобрел на аукционе подлинный клавесин Чимарозы [6], — Марина Ивановна подлила в чашку фруктового чая. — А сейчас привез его сюда. Играть на нем собирается. Там очень необычный звук.

— Клавесин Чимарозы? Да ведь это кучу денег, наверное, стоит? — Зверев прищурился. — А от тебя что он хочет?

— Ничего. Наверное, не терпится похвастаться. Агахан, скажите ему, что, как только я приеду в Москву, вы с ними свяжетесь.

— Но Марина Ивановна, господин Милвертон хочет сказать вам что-то лично, — Файруз округлил глаза.

— Бог мой, нигде покоя нет, — Зверева взяла телефон и вежливо и устало заговорила с англичанином по-итальянски — скорей всего из желания поставить докучливого "собеседника в неловкое положение.

— Шура, у тебя молока горячего не осталось? — спросила Майя Тихоновна. — Что-то горло с утра болит, глотать больно.

— Принести? — домработница поднялась.

— Сиди, я сама схожу. Юноша, а не пора ли товарища вашего будить? — осведомилась Майя Тихоновна у Мещерского. — Да уж, натерпелись они вчера. Егор, ну а твои дела как?

— Мои дела — это мои дела. Майя Тихоновна, — ответил Шипов холодно. — Спасибо, неплохо.

— Да уж вижу, как неплохо. — Она не спускала с него тяжелого настойчивого взгляда.

Шипов молча пил кофе.

— Ой, смотри, рыцарь, с огнем играешь, — сказала вдруг Майя Тихоновна веско, покачала головой и, как ладья под парусами, поплыла на кухню.

А Мещерский решил — и правда, пора будить Кравченко, хватит ему дрыхнуть. Ему не терпелось узнать все подробности о том, как нашел свой конец маньяк-убийца.

А так же, что решили с пистолетом и как дальше будут обстоять дела с тем, кто убил из него бультерьера.

Однако Кравченко, обычно не упускавший возможности похвастаться, на этот раз распространялся о том, что произошло на Октябрьской улице, скупо и неохотно. Получалось даже, что все вопросы Мещерского оказывались в несколько раз длиннее его ответов, хотя прежде дара лаконизма у Кравченко не замечалось. Приятели сидели рядом на диване. Смотрели на дождь за окном. Кравченко курил.

— И что, действительно ничего нельзя было сделать, когда Пустовалов забаррикадировался в квартире с заложниками? — настойчиво допытывался Мещерский.