Татьяна Степанова - Врата ночи

— Или он просто не посчитал нужным это с ней делать. Не захотел.

Грачкин хмыкнул задумчиво. Тон начальника отдела убийств ему не нравился. Не нравилось и то, что Колосов так апатично ведет себя на месте убийства. Почти не смотрит на труп. Только на эти рисунки на стенах...

А для Сергея Мешерского этот день прошел в целом очень спокойно. В девять вечера после работы они встретились с Кравченко и двинули домой на Яузскую набережную. В половине десятого позвонила Катя. Кравченко разговаривал с ней. Мещерский видел: хоть Вадька не признается в этом никому, даже самому себе, по Кате он сильно, очень сильно скучает. Что ж, муж и жена...

Мещерский ушел на кухню, занялся ужином. А они все разговаривали. Катя его не отпускала, а он...

Муж и жена. Мещерский с тоской оглядел свою холостяцкую кухню: сам черт ногу сломит! Где чугунная сковородка?! Вадька говорит — яичницу с салом на обычной сковороде жарить грешно, только на чугунной.

Чтобы отвлечься, он начал думать о... Он ждал, признаться, очень ждал звонка Никиты. Ведь они прослушивают его телефон, значит, знают и о вчерашнем звонке-молчанке. Могли предположить, что... Однако Колосов не объявился. Отчего? Что-то случилось?

Мещерский щедро расколол восемь яиц над шипящей сковородой. Да с чего ты взял! Он просто занят. У него ведь и других дел по горло. И почему ты решил, что это обязательно ОН звонил, этот ублюдок? Может, просто кто-то номером ошибся.

Он заглянул в комнату. Кравченко сидел на диване с трубкой у уха. И лицо его было... В общем, подумал Мещерский, это и называется — счастливая личная жизнь. Семья. Муж и жена.

— Ну ладно, спокойной ночи, — сказал Кравченко в трубку. — Да все нормально, не волнуйся. Сережка вон тебе горячий привет шлет. Да... Конечно... я тебя целую... Катя... Катенька...

— Они слышат вас, — тихо предупредил Мещерский, когда Кравченко повесил трубку.

— А, пусть. Я говорю со свой любимой женой.

«Собственник, — Мещерский тяжко вздохнул, — какой же ты жуткий собственник, Вадька».

Потом они с отменным аппетитом ужинали. Смотрели по телику вечерний выпуск новостей, спортивный дневник. В начале первого Кравченко, сладко-сладко зевая, отправился, как он выразился, «в объятия к Морфею». Мещерский ворочался на своей бывалой продавленной раскладушке. В комнате было очень душно. Он встал и крадучись, чтобы не разбудить приятеля, вытащил раскладушку в лоджию. Распахнул створки застекленных рам настежь. Ночь. Черное небо. Ему казалось: он будет вот так лежать час за часом — без сна. Глядеть в это небо. И — сразу уснул. Точно провалился в глубокую, мягкую яму. Темнота. Вроде бы только закрыл глаза на миг, открыл — темнота...

Телефонный звонок.

В лоджии его было отчетливо слышно, а в комнате, где спал Кравченко... Мещерский вскочил. Холодный кафельный пол балкона. Кравченко, голый по пояс, сидел на диване с трубкой в руках.

— Алло... Алло!

Пауза. Ему не отвечали. Его слушали, изучали.

— Ну, говори! Чтоб тебя...

Ругательство взорвало ночную тишину. «Зря, — подумал Мещерский, — зря Вадька его обложил, не поможет».

Пауза.

Потом Кравченко с силой отшвырнул трубку. Встал.

— Снова повесил трубку? — спросил Мещерский.

— Он сказал: «Выходи. Именно ты».

— Я?!

— Я, — Кравченко выпрямился. — Ну, он меня достал! Сейчас буду на куски рвать.

— Вадя, пожалуйста...

— Ты сиди тут, на телефоне. Ментам вон своим звони.

— Я с тобой!! Я тоже пойду! А они... они же слышали все, могли его засечь.

Кравченко только мрачно хмыкнул, рывком натянул через голову футболку. Мещерский глянул на часы: 3.17. Час Быка. Черт!

Они медленно спускались по лестнице. Кравченко смотрел в окно каждого лестничного пролета. Яузская набережная перед домом была пустынной, плохо освещенной редкими фонарями. Они вышли из подъезда. Дверь с тихим лязгом захлопнулась. Мещерский вспомнил, что позабыл код-ключ. Ключи от квартиры, вот они в куртке, а ключ от домофона... Пока в темноте наберешь на табло номер кода... Черт!

— Никого вроде, — шепнул он.

Они пересекли улицу, подошли к парапету набережной. Кравченко внимательно и настороженно оглядывал все припаркованные машины. Их было немало. Жильцы окрестных домов не имели гаражей и не ставили «ракушек». Мещерский смотрел на реку. Черная ночная вода.

— Никого нет, — повторил он. — Мы б его увидели — набережная как на ладони.

Они прошли немного вперед, вернулись, подождали около четверти часа, чутко слушая ночь. В домах не светилось ни одно окно. Час Быка.