Татьяна Степанова - Флердоранж — аромат траура

— Полседьмого?! Ах да, — Кравченко смотрит на часы, зевает. — Ох, маманя моя, вставать пора, опять на работу… Кать, да что с тобой?

— Сон приснился, — Катя отворачивается, прячась в подушку, как в норку, — мерзкий.

— Про что? — осведомляется Кравченко. — Если про покойников, то уже в руку, к перемене погоды. Ночью такая грозища была. Я в четыре вставал, балкон закрывал, чтобы нас не залило.

— А я не слышала грозы.

— Конечно, не слышала, ты, солнце мое, спала — из пушки не разбудишь.

Катя только вздыхает, прижимается к нему — все-то он выдумывает, драгоценный. Вчера они легли поздно, а уснули еще позже. Вчера было воскресенье. Они провели его за городом, у отца Кравченко на даче. Купались, загорали на пруду. Вечером жарили шашлыки в саду под старыми липами. В саду возвышался древний турник, висел старый гамак и круглилась выпуклая клумба, а на ней заглушённые травой многолетники — разбитое сердце и пунцовые турецкие гвоздики. И еще огромные маки, которые выросли сами собой из семян, взявшихся неизвестно откуда. «драгоценный В.А.» уверял, что это не кто иной, как он закопал весной на клумбе маковую сушку, и вот она бурно взошла и зацвела назло всем указам против наркоты.

Маки могли перекочевать в кошмар с дачной клумбы. А вот поле… На даче не было полей: только лес да пруд, выплеснутый за выходные купальщиками из своих топких травяных берегов.

Кравченко полежал, повздыхал, поохал, потом, расчувствовавшись, чмокнул Катю в плечо и, наконец, оторвал себя от кровати. Через минуту он уже громыхал в лоджии гантелями и компактной штангой — самым последним своим увлечением в нелегком деле бодибилдинга. Прошлое увлечение — складной силовой тренажер — пылилось в кладовке.

— Где моя майка? — крикнул Вадим с лоджии.

—Там, — ответила Катя, закрывая глаза, чувствуя сон и усталость во всем теле, же так быстро бежала, за мной гнались…

Она вздрогнула, проснулась во второй раз и села на постели. Все чушь! Дурацкие сны.

— А я, между прочим, есть хочу! — оповестил Вадим. После душа он растирался суровым полотенцем, полируя льном свое сильное тело. — Только твои овсяные хлопья я все равно есть не буду.

Надо вставать, — подумала Катя. — Сегодня опять понедельник. И уже почти середина лета. Кравченко раздвинул шторы, но в комнате светлее не стало. За окном было серо и пасмурно.

— Удивительно, но я правда не слышала грозы, — сказала Катя за завтраком.

— А по-моему, ничего удивительного в этом нет, — Кравченко самодовольно усмехнулся.

Катя погрозила ему пальцем — но-но! Без этого. Вчера и так легли поздно. После купания, шашлыков и бутылки Твиши у драгоценного буйно взыграл темперамент. Ночью было все очень хорошо. Можно было даже сказать, что Катя заснула вполне счастливой. Так отчего же под утро ей приснился этот странный кошмар?

— Ну? И чем сегодня займешься? Снова спасением мира от глобальной катастрофы? — спросил Кравченко, принимая из заботливых рук жены уже пятый бутерброд.

— У нас брифинг сегодня в одиннадцать по итогам. — Катя чувствовала, что уже твердо стоит обеими ногами в повседневной реальности. — А ты подбросишь меня до Никитского?

— До Тверской, — уточнил Кравченко, залпом допивая кофе. — А там ножками, ножками, мой зайчик. На каблучках.

Если вы работаете в милиции, но не являетесь при этом ни следователем, Ни опером, ни участковым, значит, ваше место в пресс-службе. А пресс-служба весьма занятное явление в органах внутренних дел как по своему содержанию, так и по форме. В этом искренне была убеждена Катя — капитан милиции Петровская, замужестве Кравченко (фамилия двойная, пишется через дефис на манер старинных дореволюционных Барыгиных-Амурских и Ордынеких-Свиньиных) — криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД Московской области.

Но и форма, и содержание, и весь привычный уклад жизни пресс-службы катастрофически рушился в периоды проведения таких нервных мероприятий, как брифинги для средств массовой информации, посвященные итогам работы милиции за подотчетный период. Всякий раз на памяти Кати к каждому брифингу она и ее коллеги готовились так, как готовятся в Большом театре к очередной премьере. С самого раннего утра в здание ГУВД в Никитском переулке тек нескончаемый ручей журналистов центральных и областных изданий, телевидения и радио. Журналисты были любопытны, как дети, и недоверчивы, как судьи Конституционного суда. Они страстно жаждали сенсаций и эксклюзивна, каких-то фантастических материалов, разоблачений и жареных фактов.