Татьяна Степанова - 29 отравленных принцев

— Наш разговор не закончен, — сказал Никита, — не стоит кричать на весь двор. Успокойтесь. Я понимаю, каково вам приходится. Каково слышать то, что я сказал. Но вы должны нам поверить — мы стараемся вам помочь.

Она не смотрела на него, потом тихо сказала:

— Простите. Нервы… Мы можем поговорить завтра. Приезжайте, или лучше я сама к вам приеду в милицию — хотите, даже в эти Столбы, как в прошлый раз? В десять — это удобно? Нет, лучше в двенадцать — с утра я сына везу в поликлинику, а оттуда к вам.

— Я хотел бы, чтобы мы вместе прослушали запись допроса вашего мужа, — сказал Колосов на прощанье, — и вы бы пояснили кое-какие вопросы.

Аврора кивнула, взяла за руки детей и повела к подъезду. Глядя ей вслед, Никита был уверен, что завтра она приедет. Он и не подозревал, что ничего этого завтра, увы, уже не будет.

Никакого предчувствия не было. Катя впоследствии часто вспоминала тот день и вынуждена была признать: интуиция молчала — предчувствие опасности отсутствовало. Вообще в тот жаркий августовский послеполуденный час время словно остановилось. Из открытого окна доносился шум города, изнывающего от солнца, пыли и смога. В главке был обеденный перерыв. Кате в такую жару есть совершенно не хотелось, и она занималась статьей, но без особого энтузиазма, с ленцой — уличные грабители не особенно вдохновляли полет творческой фантазии. Честно признаться, статейку писали, точнее, набирали на компьютере Катины руки, а мысли ее блуждали вдали от родного кабинета пресс-центра, вдали от раскаленного зноем Никитского переулка. Зазвонил телефон — длинно, настойчиво.

— Алло, — нехотя отвлеклась Катя.

— Привет, — голос родной и далекий, хрипловатый и не совсем внятный, — точно из гулкой бочки. Сердце Кати радостно забилось — муж Вадим Кравченко, отделенный тысячью километров.

— Вадичка!

— Конечно я; соскучилась, да?

Вопрос был задан так, что Кате сразу стало ясно — звонит ей ее драгоценный снова сильно под мухой.

— Очень соскучилась. Ты когда приедешь?

— Сегодня ночью… точнее, завтра рано, очень рано… самолет прилетит… Ты мой зайчик ненаглядный, Катюшенька… Я тоже соскучился, эти курорты достали уже… Ты что? Катя, ты трубку вешаешь, подожди!

— Нет, это тут помехи на линии! — Как ему только мысль такая могла; прийти кощунственная — это после двух недель разлуки?

— Я тебя очень люблю, слышишь? Ты меня понимаешь? Мы с Серегой тут… в баре с-сидим, с морем прощаемся… — Голос Кравченко смахивал на голос пирата, опившегося ромом, — и он тебя тоже любит… Я даже ревную…

— Вадик, во сколько вы прилетаете? — Катя заволновалась не на шутку: они там в баре, надо же! Досидятся, допрошаются с морем до того, что их с Мещерским не пустят в таком виде в самолет. — Вадичка, во сколько ваш рейс прибывает? Номер какой? Я вас встречать приеду!

— А? Что я сказал? — Кравченко обращался к кому-то. — Приедешь встречать? Серега, слышишь? — Голос его спотыкался на каждой букве и вместе с тем торжествовал. — Вот какая у Меня жена… хоть ночью, хоть днем приедет ко мне моя птичка… как Василиса… это которая Микулишна… из любой передряги косами вытащит…

— Какой рейс, — надрывалась Катя, — вы куда прилетите, в какой аэропорт — в Шереметьево, Внуково, Домодедово?

— Я тебя очень сильно люблю, — заверил ее Кравченко с далекого юга, — завтра будем только вдвоем, куколка моя!

Отбой. Заунывные гудки. Катя бросила трубку. Ну что ты будешь делать, а? Что, кто, где, когда и, главное, сколько? Зачем в Москве понастроили столько аэропортов, что мужа даже найти в них невозможно? Вряд ли они протрезвеют до регистрации на рейс — ведь бары в Сочи круглосуточные, и там море текилы и разливного абхазского вина…

Рабочее настроение было испорчено. Катя смотрела на монитор, и он ехидно улыбался ей прямо в лицо бессмысленными строками — «Уровень уличной преступности в отдельных районах области несколько снизился». Снова зазвонил телефон, и Катя алчно схватила трубку, надеясь, что вместо «драгоценного» перезванивает Серега Мещерский. Так уже не раз случалось прежде: Серега не терял нити происходящего в самых пиковых ситуациях, Уж у него-то она сейчас дознается, в какой аэропорт они прилетят.

— Алло, я слушаю!

— Катя, это я! Это я, Катя.

Это был голос не Мещерского, а Анфисы. Странный какой-то голос — испуганный и тревожный.

— Катя, ты у себя? Ты одна? — И вопрос тоже звучал странно — ведь Анфиса и звонила Кате на работу.