Эллери Куин - Девять месяцев до убийства

— Вяжи их, — бросил он своему клеврету. — А ежели кто попробует сопротивляться, получит пулю в лоб.

Мне пришлось беспомощно созерцать, как бандит оборвал шнуры от штор и несколькими умелыми движениями связал Холмсу за спиной руки. Меня он подверг аналогичному обхождению, но Кляйн потребовал большего.

— Посади-ка нашего славного доктора вон там и привяжи ему ноги покрепче к ножкам кресла.

Я не мог взять в толк, почему Кляйн видит во мне большую опасность, чем в Холмсе. Невеликое мужество, которым я обладал, подавлялось страстным желанием провести на белом свете без остатка все годы, которые отмерил мне всемогущий господь.

Не дожидаясь, пока его прислужник закончит вязать узлы, Кляйн обратился к Холмсу.

— Вы что же, и в самом деле думаете, что ваше вторжение в мой дом могло остаться незамеченным, мистер Холмс?

Холмс ответил совершенно спокойно:

— Любопытно, как вы узнали о нем.

— Один из моих работников хотел выкатить во двор парочку пустых бочек, — ответил Кляйн с ехидной улыбкой. — Не ахти как сложно, мистер Холмс, признаюсь. Зато конец всей игры — за мной: я вас поймал.

— Поймать меня, как вы выразились, Кляйн, и удержать меня — совершенно разные вещи, — сказал Холмс.

Мне было ясно — он пытается выиграть время. Но — безуспешно. Кляйн проверил путы на моих йогах и руках, остался доволен и сказал:

— Вы пойдете со мной, Холмс. Побеседуем с глазу на глаз. Впрочем, если вы ждете, что к вам подоспеет помощь с улицы, вынужден вас разочаровать. Я выставил всех из моего заведения. Все закрыто и заперто.

Бандит с озадаченной миной указал на Анджелу Осборн.

— Мы что, оставляем ее с ним? Она же развяжет его!

— Не посмеет, — сказал Кляйн и снова разразился смехом. — Во всяком случае, до тех пор, пока цепляется за свою жалкую жизнь!

К несчастью моему, он оказался прав. Холмса и Майкла Осборна увели, а оставшаяся со мной Анджела Осборн была глуха ко всем моим просьбам. Мое красноречие не дало никаких результатов. Она в отчаянии глядела на меня и жалобно повторяла:

— О, мне нельзя, мне нельзя.

Так минуло несколько самых долгих минут в моей жизни; мне оставалось только напрягать мускулы в надежде ослабить путы да убеждать себя, что Холмс сумеет как-то выручить меня.

И тут наступил самый ужасный миг из всех, когда-либо пережитых мной.

Дверь отворилась.

Кресло, к которому я был привязан, стояло так, что мне невозможно было видеть вошедшего. Но Анджеле Осборн с ее места была видна дверь. По выражению ее лица я попытался догадаться, что меня ждет.

Она вскочила с кресла. При этом вуаль соскользнула, и я увидел шрам, который она скрывала, во всей красе. Все фибры моей души содрогнулись при виде этой ужасной отметины, которой наградил ее Макс Кляйн. Но еще в большее содрогание меня привело дикое выражение лица, с которым она смотрела на пришельца. Затем к ней вернулся дар речи.

— Потрошитель! О великий боже! Это Джек Потрошитель!

К великому своему стыду должен признать — первой реакцией моей было все же чувство облегчения. Человек вошел в комнату, и, увидев стройную фигуру аристократа в цилиндре, в безупречном вечернем костюме и в накидке, я воскликнул с благодарностью:

— Лорд Карфакс! Само небо посылает мне вас!

Но уже в следующий миг ледянящая душу истина вдруг явилась мне — в руке его сверкнул нож. И под личиной благородства мне открылось безумие, ненасытная кровожадность дикого зверя.

Анджела Осборн уже не могла кричать от ужаса. Она сидела, оцепенев, когда аристократ-убийца бросился к ней и в мгновение ока сорвал с нее одежду. Она едва успела промолвить несколько слов молитвы, прежде чем лорд Карфакс вонзил нож в ее обнаженную грудь. Рассказывать о последующем — о его неумелых попытках вскрыть грудную клетку — у меня не поворачивается язык. Скажу только, что в этот раз он оказался далеко не на уровне — НЄСОіМНЄННО, потому, что времени у него было в обрез.

Тело Анджелы Осборн, истекая кровью, осело на пол. Безумец схватил керосиновую лампу и погасил ее. Затем стал поливать из нее все вокруг. Намерения его были очевидны. Как демон, вырвавшийся из ада, он бросался из одного угла комнаты в другой, оставляя за собой мокрый след на полу; затем он выскочил в коридор, откуда скоро вернулся с опустошенной лампой. Он бросил ее на пол, и она разлетелась на тысячи осколков.

Затем он взял вторую лампу и зажег ею керосин у себя под ногами.

Поразительно, но после этого он не обратился в бегство. Даже в тот миг — самый ужасный в жизни моей — я удивился его поведению. Мания величия, которой он был одержим, стала спасением для меня и погибелью для него. Когда языки пламени заплясали по полу и выбежали в коридор по керосиновому следу, он бросился ко мне. Я закрыл глаза и предоставил душу свою воле создателя. К изумлению моему, он не вонзил в меня нож, а всего лишь разрезал веревки. Потом поднял на меня безумный взор и потащил сквозь огонь к ближайшему окну. Я хотел было сопротивляться, но чудовищная сила безумца превзошла мою. Он страшно ударил меня спиной о раму, так что вылетели стекла. А затем громовым голосом прокричал слова, которые я и поныне слышу в кошмарных снах.