Кэрол Дуглас - Красный замок

По тому, как поникли державшие до этого форму усы инспектора, я понимаю, что он не знал о тогдашнем присутствии принца в доме греха и смерти, а также о том, что… устройство, на котором лежали останки тел, было заказано специально для его королевского высочества. Инспектор, будучи французом и человеком искушенным, не осуждает извращенную задумку, его интересует только участие кресла в преступлении.

– Келли страдает своего рода религиозным фанатизмом, – размышляет Ирен вслух, чтобы слышали ее друзья и подозреваемые.

У меня мелькает мысль, что только мы с инспектором исключены из списка, хотя я, разумеется, тоже находилась в ту ночь в доме терпимости, ведь я и нашла изувеченные тела. Или мы тоже под подозрением? Я постепенно осознаю, что в погоне за правдой Ирен безжалостна не меньше Шерлока Холмса, хотя подход у нее гораздо менее прямой.

Я также замечаю, что она организует сцену подобно драматургу. Сначала она собирает всех действующих лиц, затем побуждает их вести между собой разговор, и в итоге правда у нее в кармане, а участники ничего не подозревают.

Однако при таком театральном подходе для продвижения к развязке требуется много терпения и предварительных репетиций.

– Ничто в лондонских убийствах Джека-потрошителя не указывает на его религиозный фанатизм, – наконец произносит принц, обдумав замечание Ирен.

Инспектор отвечает за нее:

– Позвольте, ваше высочество. Я изучал этот вопрос чрезвычайно основательно. Во всех подобных убийствах, где жертвами становятся падшие женщины, религиозная одержимость рассматривается как возможный мотив. В billet-doux [7], которую, как предполагается, написал Потрошитель, сказано: «Я охочусь на шлюх». Обычно такие позывы обусловлены извращенной моралью. Я полагаю, что расстройство на уровне врожденных инстинктов превращает некоторых людей в сумасшедших. В Париже, как и во всей Франции, проституция была легализована несколько десятилетий назад, и женщин регулярно осматривают, чтобы удостовериться, что они здоровы. Такая мера позволила снизить риск заражения многими заболеваниями и кажется нам единственным целесообразным подходом к решению проблемы. Лондон и Англия в целом не настолько просвещены в этом вопросе. Мужчины, подхватившие скверную болезнь от проститутки, приходят в губительную ярость. Неудивительно, что смертоубийства, совершенные Потрошителем, и другие аналогичные преступления, нередкие в Уайтчепеле, более характерны для Англии, чем для Франции.

– Так было до недавних пор, – отмечает Ирен.

Инспектор бросает на нее нетерпеливый взгляд:

– Что? Вы про двух женщин из почтенного заведения?

Я вздрагиваю при мысли о том, что сказала бы по поводу типично французской характеристики публичного дома как «почтенного заведения» Нелл, присутствуй она при этом разговоре.

Инспектор продолжает с негодованием:

– Третья жертва – либо несчастная прачка, либо одна из femmes isolée [8], которые слоняются по улицам сами по себе.

– Вы ничего не сказали, – обращает внимание Ирен, – о необычной роли, которую играют в парижских убийствах подземелья. Эта исключительная особенность Парижа: подвалы, канализация, катакомбы. Даже морг и музей восковых фигур были использованы для демонстрации тел крайне странным образом.

Инспектор пожимает плечами – классический ответ французов на загадки жизни.

– Музей Гревен, – произносит он величественно, – это не просто собрание восковых фигур, особенно во время Всемирной выставки и открытия Эйфелевой башни. Это важная достопримечательность Парижа. Разве не может преступник, пусть даже безумец, захотеть принести дань уважения развлечениям Города Света, планируя свои убийства?

– В Лондоне Потрошитель предпочитал действовать тихо и выбирал для этого более темные места, – замечает Ирен.

– Лондон! – Инспектор едва сдерживается, чтобы не плюнуть. – Уайтчепел! В Париже нет такой выгребной ямы. Немудрено, что и жертвы в Париже поприличнее.

– Значит, Потрошитель перебрался в Париж, и его манеры стали более изысканными.

Наконец-то вступает Брэм Стокер:

– Я слышал о кровавых ритуалах, которые совершались в пещере за ярмарочной площадью, – им далеко до изысканности. Выдумай я подобную сцену в своих рассказах, меня окрестили бы извращенцем. Я согласен с тем прохожим, который во время убийств Потрошителя прошлой осенью сказал, что ни один англичанин так не поступил бы.

– И ни один француз тоже! – кричит инспектор, поводя усищами, как таракан.