Гилберт Честертон: Человек с двумя бородами

– Помню, ехал я по этой дороге десять лет назад в одном из таких механизмов. Возвращался из дома своей сестры в Холмгейте, и с тех пор ни разу не ездил тут на автомобиле. Растрясло нас изрядно, доложу я вам.

– Десять лет назад! – фыркнул Джон Бэнкс. – Две тысячи лет назад вы ездили на повозке, запряженной быками. Думаете, автомобили не изменились за десять лет, да и дороги тоже, если уж на то пошло? В моем салоне вы даже не почувствуете, как крутятся колеса. Вам покажется, что вы летите над землей.

– Уверен, Смиту хочется полетать, – настаивал Карвер. – Это мечта всей его жизни. Давайте, Смит, съездите в Холмгейт и повидайтесь со своей сестрой. Останьтесь на ночь, если хотите.

– Обычно я хожу туда пешком, поэтому действительно остаюсь на ночь, – признал старый Смит. – Не стоит беспокоить молодого джентльмена, особенно сегодня.

– Подумайте, как будет здорово, когда ваша сестра увидит, как вы подъезжаете в автомобиле! – воскликнул Карвер. – Вы просто должны поехать. Не будьте таким эгоистом.

– Вот именно, – жизнерадостно согласился Бэнкс. – Не будьте таким эгоистом. Это вам не повредит. Вы ведь не боитесь, верно?

– Ну что ж, – произнес мистер Смит и задумчиво моргнул. – Я не хочу показаться эгоистом и совсем не боюсь. Я поеду с вами, если вы так хотите.

Они уехали под прощальные возгласы и взмахи рук, что придало небольшой группе оставшихся вид целой толпы, провожающей своих любимцев. Но Девин и священник присоединились к этой церемонии только из вежливости, и оба чувствовали, что лишь настойчивость Карвера придала ей завершенный вид. Эта сцена создала впечатление, что он обладает незаурядной силой убеждения.

Когда автомобиль скрылся из виду, он повернулся к ним, словно собираясь извиниться, но выражение его лица свидетельствовало об обратном.

– Итак, джентльмены? – произнес он таким сердечным тоном, который прямо противоположен духу гостеприимства. Преувеличенная любезность – то же самое, что предложение уйти.

– Мне нужно идти, – сказал Девин. – Не стоит отрывать от дела хлопотливых пчел. Боюсь, я мало знаю о них; иногда я с трудом отличаю пчелу от осы.

– У меня водятся и осы, – ответил загадочный мистер Карвер.

Когда гости отошли на несколько ярдов по улице, Девин вдруг спросил:

– Довольно странная сцена, вам не кажется?

– Да, – ответил отец Браун. – Что вы думаете о ней?

Девин посмотрел на маленького человека в черном, и что-то во взгляде широко распахнутых серых глаз побудило его к откровенности.

– Я думаю, что Карверу очень хотелось сегодня ночью остаться в доме одному, – сказал он. – Не знаю, есть ли у вас какие-то подозрения.

– У меня могут быть подозрения, – ответил священник, – но я не уверен, что они совпадают с вашими.

В тот вечер, когда последние лучи заката меркли в сумраке сада вокруг семейного особняка, Опал Бэнкс с отрешенным видом проходила по темным пустым комнатам. Каждый, кто пристально посмотрел бы на нее в это время, заметил бы, что обычная бледность ее лица приобрела мертвенный оттенок. Несмотря на буржуазную роскошь, дом в целом навевал необычное уныние. В нем ощущалась печаль, свойственная старым, а не по-настоящему старинным вещам. Он был наполнен призраками ушедшей моды, а не исторических традиций; его отделка и украшения были достаточно современными, чтобы создавать впечатление ветхости. Тут и там викторианские витражи окрашивали сумрак в разные цвета, высокие потолки заставляли длинные комнаты казаться узкими, а в конце одной из таких комнат, где она прогуливалась, находилось круглое окно, обычное для зданий этого периода. Дойдя до середины комнаты, она остановилась и вдруг пошатнулась, словно невидимая рука отвесила ей пощечину.

В следующее мгновение донесся стук в парадную дверь, приглушенный закрытыми дверями в промежутке. Опал знала, что все домочадцы находятся на втором этаже дома, но не могла объяснить, что заставило ее самой подойти к входной двери. На пороге стояла приземистая и довольно потрепанная фигура в черном, в которой она признала католического священника по фамилии Браун. Девушка была лишь немного знакома с ним, но он ей нравился. Он не поощрял ее веру в потусторонние силы, но обходился без насмешек и находил серьезные аргументы против спиритизма. Казалось, он сочувственно относится к ее взглядам, но не разделяет их. Все это несколько смешалось в ее голове, поэтому она не поздоровалась с гостем и не подождала, пока он изложит свое дело, а сразу же сказала: