Кэрол Дуглас - Роковая женщина

Никогда еще на меня не навешивали ярлык «обыватель»!

Наконец детектив взглянул на Ирен. Меня не оставляло странное чувство, что он не осмеливался сделать это прежде.

Она ждала его вердикта с волнением, которое привело меня в раздражение. Надо думать, во Франции найдутся ценители скрипок получше заезжего англичанина! Думаю, особенно меня разозлило, что подруга сразу же согласилась с его вердиктом.

– Гварнери, – повторила она. – Вы правы. Это имя мне незнакомо. Она… в рабочем состоянии?

– Ею непозволительно пренебрегали.

– Я же не скрипачка.

– Струны хрупкие, а деревянный корпус необходимо смазать.

– Это будет сделано немедленно. Видите ли, я совсем забыла о ней.

– Вы же музыкант! Как вы могли забыть о столь редком инструменте?! – В голосе Холмса звучало неподдельное возмущение.

– Я одновременно и музыкант, и сама себе инструмент, – пожала плечами примадонна. – Связки служат мне струнами, кости и мышцы заменяют деревянный корпус. И я сама поддерживаю в порядке свое тело. Признаюсь, я действительно забыла о давнем подарке маэстро. Вы можете сыграть на этой скрипке?

– Могу. Но сомневаюсь, что мне следует это делать.

– Может быть, хоть несколько пассажей? Мне бы так хотелось снова ее услышать. Помнится, у нее необыкновенно прелестный звук.

– Мадам, в самом деле…

Но Ирен уже устремилась к роялю. Она выдвинула табурет и откинула крышку.

– Скрипка ваша, мистер Холмс, если она действительно так хороша. Я же никогда не стану играть на ней, как и никто другой в этом доме. Как я рада, что вспомнила про нее! Маэстро был бы счастлив.

– Я всего лишь любитель, мадам.

– Не принижайте своих достоинств. Нелл однажды особо отметила вашу игру.

Сыщик впился в меня пронзительным взглядом. Я мысленно поблагодарила Ирен за ее такт: она не упомянула о моем истинном мнении. Как-то раз мне действительно довелось услышать звуки, доносившиеся из гостиничного номера Холмса. Тогда я решила, будто кто-то пытается распилить скрипку пополам.

Зажурчало глиссандо. Гибкие пальцы Ирен легко пробежались по клавишам.

– «Für Elise»? [12]Это все знают.

– Я должен ее настроить. – Холмс с неожиданным изяществом пристроил скрипку на плече и провел смычком по струнам.

Люцифер прижал уши, распушил хвост и пулей вылетел из комнаты при первом же резком немелодичном звуке. Я слышала, что струны делают из кошачьих кишок. Возможно, этим объяснялось внезапное бегство Люцифера. А быть может, все дело было в кошмарном завывании, которое издавала скрипка под рукой мистера Холмса.

Как ни странно, эти ужасные звуки подбодрили его. Он прижал скрипку к щеке и, не отрывая от нее взгляда, стал вращать колки, настраивая струны. Затем снова взял аккорд. И еще раз. Он подкручивал винтик, проводил по струнам смычком и очень внимательно слушал. Такого всепоглощающего внимания я не наблюдала ни у одного живого существа – разве что у кошки или мангуста, замерших перед броском на жертву.

Гостиная была забыта. Рояль был забыт. Даже Ирен – наверное, впервые в ее жизни – была забыта.

Примадонна улыбнулась мне, как бы соглашаясь, что она не стоит внимания по сравнению с пыльной старой скрипкой. И вдруг я поняла, что подруга намеревалась отвлечь мистера Холмса от вопроса, насколько полон перевод желтой тетради. Ведь она так и не дала ответа. Я также вспомнила, как описывал доктор Уотсон состояние, в которое впадал его бывший сосед по квартире с помощью семипроцентного раствора кокаина. Наверное, у мистера Холмса, когда он вводил в вену наркотик, было точно такое же отсутствующее выражение лица, как сейчас, пока он извлекал звуки из скрипки.

Интенсивность и высота звуков действовали мне на нервы. Процесс настройки определенно что-то мне напоминал, но я никак не могла определить, что именно.

Ирен снова пробежалась по клавишам. Постепенно звуки рояля и скрипки сливались, и из режущих ухо диссонансов возникала мелодия.

Наконец мистер Холмс кивнул, не отрывая взгляда от струн, и руки Ирен заиграли знакомую мелодию «Für Elise».

Скрипка вступила после нескольких первых тактов, издав низкий стон, исполненный неожиданной гармонии. И затем два очень разных инструмента начали вести свой мелодический рисунок, сливаясь и в то же время конфликтуя. Звуки рояля струились, как чистый ручеек. Скрипка звучала хрипло, словно каждая нота вырывалась из пересохшего горла. Но в ней трепетало приглушенное чувство – словно измученный зверь томился по чему-то неведомому.