Николас Блейк - Требуются доказательства. Бренна земная плоть (сборник)

Няня напустила на себя то выражение притворного самоосуждения, с каким старые дамы предвкушают легкое перемывание косточек.

– Ладно… Наверное, не будет никакого вреда, если я все вам расскажу, вы ведь друг семьи и всех, кто втянут в эту историю и сейчас лежит в могиле. У нас тут поговаривали, что Джек Ламберт – это незаконный сын виконта Фернса. Жила в Мэкмайнсе одна девчонка, дочь тамошнего фермера; в один прекрасный день она неожиданно уехала в Дублин. Об этом много судачили. Отец ее был арендатором у виконта Фернса и часто встречался с ним. О девушке больше не слышали, и папаша особенно не распространялся. Но когда в наших краях появился Джек Ламберт и его светлость нажал на мистера Фиера, чтобы тот взял мальчишку в Большой дом, люди заговорили про то, что Джек – одно лицо с виконтом. Не знаю уж, правда это, или люди просто болтают. Его светлость был одиноким старым человеком, добрым, хорошим, своих детей у него не было, и, может, ему хотелось, чтобы рядом был кто-нибудь, пусть даже приемыш, да поможет ему бог. После того как таны сожгли Мейнарт-Хаус, он взял меня к себе на работу. А как сад свой любил… Хотя цветы называл какими-то непонятными именами, таких и не услышишь. Особенно, помню, любил он антиринум [61], так, кажется. Все в округе приходили посмотреть на его сад. Однажды, во время гражданской войны, когда его светлость был в Англии, правительственный отряд и республиканцы схватились прямо в саду, настоящий бой разгорелся. А когда все кончилось, Джеймс Клэнси – так звали старшего садовника – повел всех по саду и потом говорил мне, что и те и другие особенно восхищались антиринумом.

Найджел с большой неохотой расстался со старой женщиной, пообещав напоследок, что, как только вернется в Лондон, сразу пошлет ей фунт лучшего чая. Он извлек Фланагана из группы людей – они с молчаливым почтением разглядывали из-за стены огромного черного хряка – и без приключений вернулся в Эннискорти. За минуту-другую перед приходом поезда на станционном дворе разыгралась колоритная суматоха. К главному входу подкатила влекомая ослом подвода, нагруженная мешками с корреспонденцией. В подводе сидел почтальон, он вовсю трезвонил в медный колокольчик и выкрикивал приветствия всем, кто был на платформе. Поезд уже выползал из тоннеля, до остановки оставалось всего ярдов сто, когда подвода покатилась вниз и, перевалив через рельсы, поехала по платформе. Ослик трусил себе, а отъезжающие, те, у кого были письма, бросали их в подводу, подгоняя возницу одобрительными криками. Подвода добралась до конца платформы и остановилась прямо у почтового вагона. Все взволнованно оживились, чем поздравили себя с пунктуальностью почтовой службы Ирландии. Найджел почувствовал, что местный люд пожелал ему доброго пути.

По мере того как судно поднималось и опускалось на неспокойных волнах пролива, мозг Найджела напряженно работал, обдумывая все, что ему стало известно в свете вновь открывшихся и чрезвычайно занимательных обстоятельств. К счастью, память у него была превосходная, и сейчас Найджел сидел в своей тесной каюте, нанизывая на одну нить все, что он слышал с момента своего появления в Чэтеме. Доходя до каких-нибудь замечаний, кажущихся ему особенно актуальным, он заносил их в записную книжку. Происшедшее постепенно обретало ясные очертания. Как свет на заре, проникая сквозь щели в каюте, постепенно заполняет ее всю, так детали событий, ранее бывшие безнадежно темными, теперь прояснялись, и в итоге осталась одна лишь загадка. Теперь уже нет сомнений: О’Брайана убил Кавендиш. Все указывает на это. Но – мотивы убийства? Их пришлось пересматривать и вертеть до тех пор, пока они, если сравнивать с изначальными туманными предположениями, не изменились почти до неузнаваемости. И только одна точка оставалась в стороне от прочерченных им соединительных линий: упрямая, неуступчивая точка, раздражавшая его сверх меры, отчасти потому, что казалась не такой уж существенной в общем рисунке, а отчасти потому, что так просто было высветить ее раньше. Трудно предполагать, что в некоем ирландском пакетботе мог оказаться – как часть его такелажа – экземпляр полузабытой пьесы драматурга XVII века. Однако, как предстояло убедиться Найджелу, именно ее отсутствие – не позволявшее ему осветить дело в его окончательном виде – привело к ошеломляющей, с элементами мелодрамы, трагедии, ставшей его развязкой.

Пока Найджел Стрейнджуэйс уютно подремывал в поезде, пересекающем Южный Уэльс, обитатели Дауэр-Хауса просыпались, готовясь встретить день, который, как сообщил им инспектор, возможно, станет для них здесь последним. В атмосфере дома витало чувство облегчения и некоторой безответственности, как в школе накануне каникул. Пусть расследование будет продолжаться, все равно хорошо оказаться отсюда подальше. Дом стал тюрьмой, а из тюрьмы выйти – это всегда избавление, возможно, даже для того, кто вошел в нее всего лишь как гость, а выходит, чтобы подняться прямо на плаху.