Николас Блейк - Требуются доказательства. Бренна земная плоть (сборник)

– Да, производит впечатление. Не спорю. Но не Шекспир, не Шекспир. Быть может, я старомоден, но в моем представлении Бард один возвышается над всеми.

Вскоре мужчины присоединились к дамам. Впоследствии Найджел перебирал в памяти какие-то нелепые бумажные игры того вечера, леденящие кровь истории про призраков, иные развлечения – все это представало перед ним весьма смутно, ибо тогда его все больше клонило в сон, что и не удивительно после такого-то ужина. Но одно ему запомнилось как раз очень ясно – звучный голос и заразительный смех Фергюса О’Брайана, столь странно контрастировавший с его потусторонним взглядом – взглядом, проницающим в некие невидимые дали. Когда в одиннадцать вечера лорд и леди Марлингтон удалились, а кое-кто из мужчин отправился в бильярдную, Найджел поднялся к себе. Надо отдохнуть. Розыгрыш не розыгрыш, но сегодня ночью ему нужно быть поблизости от садового домика. Пусть О’Брайан способен сам за себя постоять, но четыре руки лучше, чем две. Домик… час зет… «присмотри за ним, ладно?»… четыре руки лучше, чем две… час зет…

Найджел, просыпаясь какими-то медленными рывками, сначала уловил полоски света, потом услышал тишину. Свет как будто падал с потолка, что, конечно, было странно в утреннее время зимой. Тишина же, когда он прислушался, оказалась вовсе не тишиной, а приглушенным гулом, в котором смешивались разные деревенские звуки: тявканье собак, звяканье уздечек, скрип фургонов, крик петухов, ну и какая-то поступь, словно в землю вдавливается гигантская педаль. Уж не снотворное ли сказывается, смутно подумал Найджел и тут же сердито одернул себя – никакого снотворного он накануне не принимал. Но вот мозг его заработал более или менее нормально, и Найджел не удержался от восклицания: «Снег!» Он подошел к окну и выглянул на улицу. Да, ночью прошел снег – недостаточно для того, чтобы засыпать деревья и крыши, но на то, чтобы припорошить землю и заглушить звуки, хватило. У Найджела вдруг сжалось сердце. О’Брайан! Домик! Он бросился в комнату, где якобы должен был заночевать хозяин, и, высунувшись в окно, увидел наполовину присыпанную снегом дорожку следов, ведущих к домику от веранды. Крыша ее тоже покрылась тонким слоем снега. Ну, слава богу, все в порядке, подумал Найджел, – никто, кроме О’Брайана, не выходил. Ничего дурного не стряслось. Вернувшись к себе, Найджел посмотрел на часы. Без четверти девять. Поздновато, заспался он. Да и O’Брайан тоже, обычно он в это время уже кормит птах. Ну да после такого ужина – чего ждать? И все же его вновь охватило легкое беспокойство. Если бы что… ему бы сказали, Артур Беллами сказал бы. Но Артур не заходил в домик, или если заходил, то не вернулся. Но в таком случае почему он не позвал с собой его, Найджела?

Он быстро оделся. Его охватило тяжелое чувство – такое, какое он испытывал мальчиком, когда ему снилось, что он опаздывает в школу. Найджел сбежал вниз. По веранде прохаживался, плотно закутавшись в пальто, Эдвард Кавендиш.

– Нагуливаю аппетит к завтраку, – пояснил он. – Все вроде еще спят. Меня никто не разбудил – хотя, наверное, здесь это не принято. – В его голосе прозвучала легкая обида.

– А я иду в домик, посмотреть, проснулся ли хозяин, – откликнулся Найджел. – Присоединитесь?

Тревога Найджела, наверное, передалась Кавендишу, ибо тот настолько ускорил шаг, что даже раньше Найджела оказался возле угла дома. Дорожка следов тянулась от застекленной стены до самой двери домика, отделенной от него примерно пятьюдесятью ярдами. Найджел торопливо шагал, подсознательно держась в стороне от дорожки, Кавендиш шел чуть впереди. Он постучал в дверь. Никто не откликнулся. Найджел заглянул в окно, и увиденное заставило его броситься к двери. Он распахнул ее и, оступившись на пороге, шагнул в дом. Огромный кухонный стол стоял на месте, на нем были по-прежнему беспорядочно разбросаны книги и бумаги; керосиновая плитка и стулья тоже были там, где он видел их в последний раз. На полу валялась одна домашняя туфля, другая была на ноге О’Брайана, неловко лежавшего подле стола.

Найджел опустился на колени и прикоснулся к его руке. Она была холодна как лед. Ему не было нужды вглядываться ни в засохшую струйку крови, вытекшую из груди в районе сердца, ни в опаленный лацкан черного пиджака, ни в воротник белой манишки, чтобы понять: Фергюс О’Брайан мертв. Рядом с его правой рукой со скрюченными пальцами лежал пистолет. Глаза были пусты, но даже в этот миг поражения черная борода непокорно выдавалась вперед, и по какому-то капризу смерти губы сложились в улыбку – озорную и вместе с тем сардоническую улыбку, с какой он оглядывал своих собравшихся за столом гостей каких-нибудь двенадцать часов назад. Найджелу так и не суждено было забыть этого выражения. Оно словно бы извиняло его провал, приглашало позабавиться тем, что смерть переиграла их обоих. Но сейчас Найджелу было не до забав. За последние несколько дней он проникся к О’Брайану такой симпатией и таким уважением, каких не испытывал ни к кому на свете, за вычетом своего дяди. Найджел потерпел поражение, полнота которого равнялась лишь мере его решимости докопаться в конце концов до правды.