Рут Ренделл: Со смертью от Дун

Кингсмаркхэм проснулся и начинал суетиться. Магазины еще не открылись, но автобусы уже два часа как ходили. Порой солнце бросало на город бледный луч, затем снова исчезало за облаками — белыми или дождливо-сизоватыми. Очередь на автобусы тянулась почти до моста; люди спешили к остановкам в одиночку или парами, прикрыв головы шляпами и вооружившись на всякий случай зонтиками по давней привычке, привитой часовыми ежедневными поездками в Лондон.

Барден подъехал к перекрестку и подождал, пока по главной дороге не проедет оранжевый тягач.

— Как будто ничего и не произошло, — сказал Парсонс.

— Тем лучше. — Барден свернул налево. — Это поможет вам сохранить чувство меры.

Полицейский участок находился, можно сказать, на въезде в город, как бастион или предостерегающий знак. Здание было новым, белым и квадратным, как мыльная упаковка, и к тому же тут и там расписанным полосами и раскрашенным в цвета мыльной упаковки. На фоне древних арок высоких вязов, всего в нескольких ярдах от дома времен последнего Регентства, оно выделялось своей белизной и лоском, как мусор после праздника на деревенской лужайке.

Завершение постройки полицейского участка и перевод Бардена в Кингсмаркхэм совпали, но порою вид этого здания до сих пор его шокировал. Он посмотрел на Парсонса, когда они перешагнули порог. Вдруг на его лице появится страх убийцы? Или опасливость простого обывателя? Но тот был просто в ступоре.

Не в первый раз это место раздражало Бардена. Люди ожидали увидеть сосновую мебель и линолеум, зеленое сукно и гулкие коридоры. Такая обстановка одновременно подавляла преступника и успокаивала невинного человека. А здесь были мрамор и плитка со случайным узором вроде нефтяных пятен, доска с прозрачными боксами для извещений, большая черная стойка, отделявшая параболой половину приемной, — и все это ради того, чтобы над всем царили порядок и гармония структуры. Словно личная судьба мужчин и женщин, заходивших через вращающиеся двери, значила меньше, чем безупречные отчеты главного инспектора Вексфорда.

Барден оставил совершенно растерянного Парсонса между фикусом и ложкообразным креслом — этакой губчатой структурой цвета красной микстуры от кашля. «Как же нелепо, — подумал он, стуча в дверь Вексфорда, — было строить такую цементную шкатулку с сюрпризом среди спокойных жилых домов Хай-стрит».

Вексфорд ответил «войдите», и Барден толкнул дверь.

— Мистер Парсонс ждет снаружи, сэр.

— Хорошо, — Вексфорд глянул на часы. — Я приму его.

Он был выше Бардена, грузен, но не толст. Ему было пятьдесят два года — просто образец для актера, играющего полицейское начальство. Он родился в Помфрете, дальше по дороге, большую часть жизни провел в этой части Сассекса, был знаком с большинством здешнего народа и достаточно хорошо знал местность, так что ярко-желтая карта на стене висела только ради украшения.

Вошел Парсонс. Вид у него был нервный, взгляд — бегающий и настороженный, и в нем скрывалось какое-то упрямство, словно он знал, что его гордость будет уязвлена, и готовился защищать ее.

— Очень тревожная для вас ситуация, — сказал Вексфорд, не подчеркивая ни единого слова, ровно и четко. — Инспектор Барден говорит, что вы не видели жену со вчерашнего утра.

— Это так. — Парсонс достал из кармана фотографию жены и положил на стол Вексфорда. — Это она, Маргарет. — Он дернул головой в сторону Бардена. — Инспектор сказал, что вы захотите ее увидеть.

На снимке была моложавая женщина в хлопчатобумажной блузке и широкой сборчатой юбке. Она стояла — напряженно, руки по швам — в саду Парсонсов, натянуто улыбаясь во весь рот, стоя лицом к свету, и вид у нее был встрепанный, запыхавшийся, словно ее оторвали от какой-то рутинной домашней работы — возможно, мытья посуды — и она сорвала фартук, вытерла руки и бросилась по дорожке к мужу, который поджидал ее с фотоаппаратом. Глаза ее были прищурены, а углы губ подняты так, словно она и вправду ждала, что вот сейчас вылетит птичка. В ней не было ничего от той изящной миниатюры, которую описала ему Джин.

Вексфорд посмотрел на фото и спросил:

— А получше найти нельзя было?

Парсонс прикрыл снимок рукой, словно его осквернили. Он выглядел так, словно готов был взорваться яростью, но сказал только:

— Мы не привыкли делать портреты в фотоателье.

— А на паспорт?

— Я не могу позволить себе выходных за границей.

Парсонс говорил резко. Он окинул быстрым взглядом подъемные жалюзи, жалкий рубчатый коврик, кресло Вексфорда с обивкой из лилового твида, словно все это было свидетельством личного достатка, а не довеском к званию.