Жорж Сименон - Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник)

– Мадам Босолей? – галантно поинтересовался Мегрэ. – Присаживайтесь, прошу вас… И вы тоже, мадемуазель…

Франсуаза осталась стоять. Она была готова взорваться.

– Предупреждаю вас, что я буду жаловаться! Мне еще не приходилось сталкиваться с таким безобразием…

Ледюк топтался возле двери с весьма жалким видом; легко было догадаться, что у него не все прошло как по маслу.

– Успокойтесь, мадемуазель. Надеюсь, вы извините меня за желание повидать вашу мать…

– Кто вам сказал, что это моя мать?

Мадам Босолей ничего не понимала. Она то и дело переводила растерянный взгляд с сохранявшего полное спокойствие Мегрэ на Франсуазу, дрожавшую от бешенства.

– Я, по крайней мере, могу предположить это, поскольку вы отправились на вокзал, чтобы встретить ее…

– Мадемуазель пыталась помешать матери прийти к вам! – со вздохом произнес Ледюк, упорно рассматривая ковер.

– И как же тебе удалось справиться с этой проблемой?

Вместо Ледюка ответила Франсуаза:

– Он угрожал нам! Говорил об ордере на арест, словно мы воровки… Пусть он покажет этот ордер, или я…

И она протянула руку к телефонной трубке. Без сомнения, Ледюк превысил свои полномочия. И теперь его терзали угрызения совести.

– Я предполагал, что они могут в любой момент устроить скандал в зале ожидания!

– Минутку, мадемуазель. Кому вы хотите позвонить?

– Кому… Прокурору, конечно…

– Сядьте! И, заметьте, я не мешаю вам звонить. Наоборот!.. Но, возможно, в общих интересах вам не стоит торопиться…

– Мама, я запрещаю тебе отвечать!

– Но я ничего не понимаю! В конце концов, вы нотариус или комиссар полиции?

– Комиссар!

Ее растерянный жест должен был означать что-то вроде: «В таком случае я даже не знаю…»

Было очевидно, что женщина уже встречалась с полицией, и от этих встреч у нее осталось если не почтительное, то, по крайней мере, настороженное отношение к этой организации.

– Я все же не понимаю, почему меня…

– Вам ничто не угрожает, мадам. Сейчас вы все поймете… Я просто хочу задать вам несколько вопросов, только и всего.

– Так что, никакого наследства нет?

– Я пока точно не могу сказать…

– Это безобразие! – буркнула Франсуаза. – Мама, не отвечай ему!

Она не могла усидеть на месте. Ее нервные пальцы терзали носовой платок. Время от времени она бросала на Ледюка ненавидящий взгляд.

– Могу предположить, что по профессии вы лирическая певица?

Он знал, что эти два слова способны затронуть самую чувствительную струну в душе его собеседницы.

– Да, господин комиссар, я пела в «Олимпии» в те времена, когда…

– Мне кажется, я вспоминаю ваше имя на афишах… Босолей… Ивонн, не так ли?

– Жозефина Босолей!.. После того как медики порекомендовали мне перебраться в более теплые края, я предприняла турне по Италии, Турции, Сирии, Египту…

Ах, эти времена кабаре! Он прекрасно представлял ее на убогих подмостках в типичных для Парижа заведениях, посещавшихся преимущественно хлыщами и офицерами местного гарнизона… Закончив номер, она спускалась к публике и обходила столы с подносом в руках, иногда выпивала бокал-другой шампанского с поклонниками…

– Потом вы обосновались в Алжире?

– Ну да! Однако моя первая девочка родилась в Каире…

Франсуаза находилась на грани нервного срыва. Она могла в любой момент наброситься на Мегрэ.

– Полагаю, ее отца вы не знали?

– Простите, я очень хорошо знала его! Английский офицер, приписанный к…

– В Алжире у вас родилась вторая дочь. Это была Франсуаза…

– Правильно. И это стало концом моей артистической карьеры… Дело в том, что после родов я очень долго болела… А когда поправилась, у меня пропал голос.

– И тогда?..

– Отец Франсуазы заботился обо мне, пока его не отозвали во Францию… Он был сотрудником таможенной службы…

Подтвердилось все, о чем догадывался Мегрэ. Теперь он мог восстановить без каких-либо пробелов жизнь матери и двух дочерей в Алжире: мадам Босолей, еще сохранившая привлекательность, завела серьезных друзей. А дочери постепенно выросли…

Разве может показаться странным, что они должны были выбрать ту же дорожку, что и их мать?

Старшей было всего шестнадцать лет…

– Я мечтала, чтобы они стали танцовщицами! Потому что эта профессия далеко не так неблагодарна, как пение! Тем более за границей! Жермен стала брать уроки у одного моего приятеля, обосновавшегося в Алжире…

– Но вскоре она заболела…

– Она вам рассказывала? Да, у нее всегда было слабое здоровье… Может быть, сказалось то, что ей пришлось часто переезжать с места на место, когда она была маленькой… Ведь мне не хотелось оставлять ее с кормилицей… Я сделала для нее нечто вроде колыбельки, которую можно было повесить в купе…