Энтони Беркли - Тайна семьи Вейн. Второй выстрел

– Ну, Пинки, вы согласны? – настойчиво спрашивала меня Арморель.

– Прошу прощения, Арморель. Согласен на что?

– Как на что? Ну разумеется, жениться на мне!

Боюсь, я уставился на нее, разинув рот.

– Господи помилуй, что вы сказали?

– Жена не может давать показания против… Пинки! Вы что, не слышали ни слова из того, что я говорила?

– Да-да, – торопливо отозвался я, пытаясь уместить в голове тот примечательный факт, что мне только что сделали брачное предложение. – Конечно, милая моя девочка, но, право же…

Мне кое-как удалось успокоить ее.

Основная идея, которую я избрал и которой придерживался с серьезностью, не уступающей серьезности самой Арморель, состояла в том, что женитьба сейчас лишь ухудшит мое положение, ибо полиция немедленно придет к выводу, будто я убил Эрика, чтобы завладеть Стаклеем. На счастье, Арморель поняла мои доводы, а я смог наконец благополучно удалиться к себе.

Изрядно пристыженный, запирал я за собой дверь – пристыженный тем, до чего же неверно судил прежде о славной девушке, с которой только что беседовал. Я считал ее пустоголовой, взбалмошной, неуравновешенной, лживой, да мало ли какой еще – и вот теперь, находясь под впечатлением, будто я ради нее совершил убийство, она искренне предлагала отблагодарить меня, разделив со мной жизнь: затем всего лишь, чтобы ее не вызвали свидетельствовать против меня в суде. Да и что бы она могла засвидетельствовать? Видимо, беседу, которая произошла меж нами в то утро, ведь больше свидетельствовать ей решительно не о чем. Воистину великодушное предложение!

В тот вечер у меня не было настроения вести записи, и я начал претворять в жизнь сложившийся у меня план действий. Теперь, когда мои личные вещи стали предметом полицейского интереса, я не хотел оставлять рукопись у себя в спальне. Сложив листки в плоскую водонепроницаемую металлическую коробку, которую я нередко беру с собой в загородные вылазки, чтобы хранить там образцы редких мхов и лишайников (еще одно мое маленькое хобби), я осторожно выскользнул из дома и в темноте направился к Пустырю. Там я отыскал примеченный еще днем куст можжевельника с небольшой норой меж корней и, помедлив немного, чтобы проверить, следят за мной или нет, поместил коробку в это углубление.

И с тем (цитируя фразу из дневника Сэмуэля Пипса) – в постель, пусть даже и не ко сну.

До сих пор нервы мои, хоть и непривычные к подобным стрессам, все же не подводили меня. Однако на следующее утро не выдержали.

Когда суперинтендант, не удосуживаясь более скрывать враждебность, подверг меня двухчасовому допросу по поводу всех моментов, что возбудили его подозрительность – моей ссоры со Скоттом-Дэвисом, отношений с мисс Верити и перемещений по лесу во время того злополучного выстрела, – я напрочь потерял голову. Ответы мои были столь спутаны и противоречивы, что остается лишь дивиться, как это меня не арестовали на месте.

Когда же меня наконец отпустили, я вышел из дома в состоянии (признаюсь честно), близком к панике. Я не мог более нести эту ношу один – мне требовался независимый советник, который трудился бы на моей стороне, а не на стороне полиции.

Обращаться к поверенному все еще не хотелось, но в голову пришла новая мысль. Я вспомнил одного человека, учившегося со мной в Фернхесте. Собственно, мы даже были одногодками и, хотя с возрастом потеряли друг друга из виду, все же в детстве волею обстоятельств общались очень тесно. Этот мой знакомый, как я узнал из газет, за последнее время добился определенного успеха в распутывании нескольких преступлений, поставивших в тупик даже Скотленд-Ярд. Когда эти заметки попались мне на глаза, я не очень-то поверил им, поскольку запомнил его мальчиком совершенно заурядным и даже, пожалуй, неприятным, но теперь готов был уцепиться за любую помощь.

Положившись на наше былое знакомство, я послал Роджеру Шерингэму телеграмму, в которой сообщал ему, что попал в крайне опасную ситуацию, и настоятельно просил о помощи.

Шерингэм отозвался с достойной восхищения расторопностью, сообщая, что приедет нынче же вечером. Я был удивлен, причем приятно. Должно быть, Шерингэм изменился к лучшему. Вот уж не помню, чтобы прежде он особенно рвался помогать окружающим.

Через полчаса пришла вторая телеграмма, с указанием номера поезда и времени прибытия в Будфорд, а также просьбой встретить его там.

После ленча я отвел Джона в сторону и сообщил ему о своем поступке. Джону хватило любезности сказать, что он готов предложить кров и стол любому моему союзнику, однако я видел: он не одобряет моего решения, очевидно, опасаясь, как бы Шерингэм не подтвердил выводы полиции. Не кажется ли мне, что поверенный все же был бы лучше? Я с улыбкой заверил, что Шерингэм расследует тайны и загадки не в пример лучше и эффективнее любого поверенного и что мне нужно лишь доказательство моей невиновности, – Шерингэм поможет мне с этим, причем не станет искать доказательства вины кого-либо еще. Джона, похоже, ответ мой не убедил, однако прибавить мне было нечего.