Виктор Лагздиньш - Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень

– В постели все трудно. Я тебе верю. Клянусь, верю.

– Как тебе не стыдно!

– А ты думаешь, у меня глаз нет? Я не так глуп, как хотела бы ты и твоя сестра.

– Не по вкусу, скатертью дорожка!

Кровь из раны текла за шиворот, налипала в волосах, просачивалась через ткань спортивной куртки.

Наверно, когда падал, ударился о подножку грузовика, подумал Виктор и попробовал припомнить, где стоял он, а где Свамст. Вначале оба они сидели в кабине, Свамст завел мотор и, не отпуская сцепления, принялся крутить баранку, чтоб легче было выехать со двора.

– Сколько? – спросил Свамст.

– Нисколько, – ответил Виктор.

Свамст не поверил, решил, что Виктор шутит, он–то видел, как старуха мяла в руках трешку и как всунула ее в карман Викторовой куртки. Этот жест, похоже, освободил старушку от нервного напряжения, она, казалось, выполнила свой постыдный долг, ее сухая сгорбленная фигурка даже будто распрямилась.

– Не трепись, давай сюда!

– Говорю, нету!

Странно, что Свамст все еще не верил, но тут щеки его побагровели и стали одного цвета с «Жигулями», на которых он ездил на работу, хотя дровяной склад был в десяти минутах ходьбы от его дома. Такой ухоженной машины Виктор в жизни не видывал. В автомагазине она наверняка выглядела хуже – там вряд ли кто изо дня в день полировал ее польским и югославским бальзамами. А для Свамста это было первым делом, и гори все синим пламенем: сверхсрочная работа, грузовик возле склада, груженный дровами и мешками с угольным брикетом, Свамст всегда найдет время обойти вокруг своей машины и, поругивая цены на бензин, чистой мягкой тряпочкой потереть забрызганные грязью места.

– Он наш лучший шофер, я поставлю тебя к нему, – сказал Вадим Петрович, принимая Виктора на работу. – Силища у него что у быка, и работать любит. Он не отсиживается в кабине, как другие, помогает разгружать. Вдвоем вы сделаете большие деньги.

О том, что из этих денег сотню в месяц надо отсчитывать Вадиму Петровичу, сказал ему Свамст.

– Все платят, – добавил он. – Другие – меньше. С нас сдирают, но зато у нас нет простоев и всегда самый лучший товар. Сам увидишь, это окупается… И еще вот что: хоть я и не сидел, водить себя за нос никому не позволю! – Свамст выключил мотор и зверски глянул на Виктора.

Нет, такому говорить правду бессмысленно: не поймет.

А правда была простая: старушка, видно, перебивалась на крохотную пенсию, она прямо–таки дышала на ладан и это уже не поправишь. Бедностью веяло от изношенной скатерки, недопитой бутылки пахты и комочка творога за окном; о бедности кричало древнее пальто в прихожей и старые обои, под которыми определенно наклеены еще довоенные газеты. Виктор сложил несколько охапок на полу у плиты – остальные дрова вместе с брикетами они со Свамстом перетаскали в подвал – и вспомнил, как однажды он равнодушно прошел мимо такой вот старушки; она сидела на нижней ступеньке рядом с вязанкой дров и плакала от бессилья. Может быть, сейчас он впервые в жизни осознал, что и сам когда–нибудь будет старым, больным и немощным.

Виктор сунул руку в карман и вернул трешку, сказав:

– Нет, хозяйка, мы не берем…

Круто повернулся и выскочил наружу, чтобы не слышать, как она рассыпается в благодарностях, ведь это только подчеркнуло бы тупость его поступка. Ей–богу, тупость! Мы не берем! А если Вадиму Петровичу надо!

Свамст обежал вокруг кабины, рванул Виктора на себя.

– Ах ты, каторжник проклятый!

– Брось паясничать. – Виктор не успел еще сообразить, что происходит, а Свамст уже лез к нему в карман за деньгами.

– Свои кровные, заработанные, зубами вырву, понял!

Виктор хотел ударить снизу, в подбородок, но промахнулся. Свамст в ответ жахнул его как кувалдой. Еще он помнил: лежит плашмя на мостовой, а Свамст, склонившись над ним, проверяет внутренние карманы куртки. Ничего не нашел, плюнул с досады и уехал.

– Белла… Послушай, Белла… У меня в жизни сплошной перекос… Да и у тебя ничего путного… Давай попробуем вместе, а? Но не здесь. Здесь у нас толку не будет…

– Убирайся! Я ему такую работу достала!

– На дорогу дашь?

– Еще чего!

– Белла…

– Не пытайся выставлять мне счет, не то уже этой ночью будешь петь «Над головою небо голубое»…

Это было расставание, больше они не виделись.

Чтобы попасть в ресторан поезда дальнего следования, надо было пробираться бочком через вагоны, где в проходах заспанные пассажиры в пижамах и с полотенцами через плечо дожидались своей очереди в туалет, открывать и закрывать двери тамбуров и балансировать на шатких платформах, под которыми лязгали буфера сцепления.