— Но вы же хорошо понимали, что не способны играть первую скрипку в оркестре. Так какой же смысл в ваших поступках и чувствах?
— Вы странный человек, я это почувствовал сразу, как только увидел вас. Ваш ум всегда бежит по прямой, вы не понимаете ответвлений. Если нет смысла, для вас все становится бессмысленным. А для меня бессмысленно то, что имеет смысл. Все, что делал Ланин, имело глубокий смысл. А для меня имело значение только одно: я в его игре был всегда только пешкой. Впрочем, иногда он мне разрешал некоторое время побыть какой-нибудь не очень важной фигурой. Но затем вновь возвращал на прежнюю позицию. И при этом, что особенно меня возмущало, он ничего не замечал, он был уверен, что облагодетельствовал меня, дал возможность проявить себя. У него была одна мечта, которой он подчинял все свои действия, он постоянно стремился всех облагодетельствовать. И меня в качестве близкого друга он выбрал потому, что понял: я тот, кто будет вечно нуждаться в благодеяниях. Но я-то его об этом никогда не просил. — Но у каждого есть свои недостатки. Почему вы прощаете себе свои недостатки и не хотите ничего простить ему. Тем более его уже нет в живых.
— Это для вас его нет в живых, а для меня ничего не изменилось. Я помню его слова, жесты до самой его последней минуты.
— Это вы убили его. Почему?
— Потому что тогда, на втором курсе, когда он сделал меня своим другом, я сказал себя: придет минута — и я убью этого человека.
— Что же случилось в ту роковую минуту?
— Впервые он усомнился в той роли, которую он же мне и отвел. Он увидел, что строительство нового цеха, в которое он вложил очень много сил и средств, под угрозой срыва.
Внезапно ко мне пришла одна догадка.
— Вы специально это сделали, сорвали строительство.
— Вы проницательны, да я сознательно делал все, чтобы цех не вошел в строй в срок, а то и не вошел бы никогда. И он понял это и прозрел. После Совета Директоров у нас состоялся тяжелый разговор. Он обвинил меня во вредительстве и пообещал удалить из Совета Директоров и вообще из концерна. Кроме того, он подозревал меня в хищении средств и угрожал обратиться в прокуратуру. Он сказал, что посадит меня до конца жизни. Я впервые видел его в такой ярости.
— Еще бы, сорвать такую важную стройку, — вставил я замечание.
— Плевать я хотел на строительство, вся моя жизнь ушла в никуда. И все из-за этого человека. Я даже не женился, так как боялся, что жена будет смотреть на него и сравнивать его со мной. От одной этой мысли я приходил в отчаяние и ярость. Я подхожу к старости, у меня нет детей, нет ни одного близкого существа. Я одинок, как путник в пустыне.
— Вы сами так распорядились своей жизнью.
— Нет, не я, это он! — вдруг исступленно завопил Яблоков. — Если бы он тогда не приказал мне дружить с ним, все бы сложилось иначе. Я уже приглядел девушку, которая могла бы стать моей женой. И она мне отвечала взаимностью. Но после того разговора все пошло прахом.
Он зациклен на том давнем разговоре с Ланиным уже много лет. Когда он вспоминает о нем, то становится не совсем нормальным. В таком состоянии он способен на все. Убийство Ланина — тому подтверждение.
— Что же случилось в кабинете Ланина? — напомнил я ему.
Яблоков как-то непонимающе посмотрел на меня, затем его взгляд вернул себе осмысленность.
— Когда я понял, что он собирается вышвырнуть меня из концерна, да еще обратиться в прокуратуру, мною овладела ярость. Я выхватил пистолет и выстрелил в него. Затем выбежал из кабинета. Что еще?
— У вас в заложниках Саша и Артур, — напомнил я ему. — Что вы хотите?
— Что я хочу? — засмеялся Яблоков. — Что я могу еще хотеть в моей ситуации? Денег, чтобы начать новую жизнь. Далеко отсюда.
— В Париже, во главе фирме «Сосьете рюсс». — вставил я. — Сколько же вы хотите?
— Двадцать миллионов.
Я присвистнул.
— Я знаю, как обстоят дела в концерне, Ланиной неоткуда взять такую сумму.
— Я знаю дела концерна не хуже вашего, — вдруг сердито проговорил Яблоков. — Такие деньги можно найти.
— Если отказаться от всех проектов и все деньги отдать вам.
— Именно так, — подтвердил Яблоков. — Прежде чем выдвинуть эти требовании, я все сосчитал.
— Что Саша?
— Она отказалась.
Она не верит, что он способен причинить ей и ее сыну вред, подумал я. Но это с ее стороны большое заблуждение, о существовании такого Яблокова, каким он открылся мне в сейчас, Саша даже не подозревает.
— Послушайте, Павел Иванович, долгое время Саша считала вас своим вторым отцом. И чтобы вы сейчас не говорили, я уверен, что и вы любили ее. Я не могу поверить, что вы можете поднять на нее или на Артура руку. Знаете, я предлагаю вам вариант, при котором исполнить самый суровый приговор вам будет несравненно легче.
Читать дальше