Глэдис Митчелл - Быстрая смерть. Тайна Камня друидов (сборник)

Свидетельницу поспешно отпустили. Насмешливо улыбавшийся Фердинанд Лестрендж не стал подвергать ее перекрестному допросу.

Настало время заняться темой кофе. Карстерс, готовясь слушать новых свидетелей, затаил дыхание. Тема казалась ему опасной: у него в голове крутились слова обвиняемой о безвкусности снотворного в кофе и в чае.

Было заметно, что на присяжных подействовал факт, что подсудимая поила умершую кофе. К моменту завершения первого заседания суда более трех четвертей присутствующих были уверены, что миссис Брэдли признают виновной.

– У нее вид убийцы, – сказала одна женщина своей соседке, проталкиваясь с ней к выходу. – Видите ее презрительную ухмылку? У нее рыльце в пушку, уж поверьте мне! Она выдает себя одним своим видом!

– Вид – еще не все, Марта, – заметила та. – Надо выслушать другую сторону.

Когда суд собрался снова, у обвинения оставалось еще два свидетеля. Первой вызвали горничную миссис Брэдли, чтобы подробно расспросить ее о событиях ночи, предшествовавшей смерти Элеонор Бинг. Ее ответы на ломаном английском – главном привлекательном свойстве французских слуг – скорее помогли хозяйке, чем навредили. Предположение, что миссис Брэдли и убитая ссорились, горничная отвергла с галльской горячностью и убедительностью.

– Нет, нет! Мадам была добра с бедной девушкой. Она такая милая, такая преданная!

Суд, глядя на миссис Брэдли, не верил своим ушам.

– Вы говорите, что ваша госпожа предложила мисс Памеле Сторбин провести ту ночь у нее в комнате. Зачем?

– Мсье! – возмутилась Селестина, отчаянно жестикулируя. – Откуда мне знать? Я не могу говорить мадам: «Зачем это, зачем то?» Мне дают пинок, как это называется у вас, англичан! Я не лезу не в свое дело, это не годится!

К ее словам суд отнесся с одобрением, Фердинанд Лестрендж – с иронической улыбкой. Получив от Селестины полное описание событий той ночи, обвинение отпустило ее и вызвало своего последнего свидетеля.

Им был инспектор уголовной полиции Боринг. Это он распорядился арестовать обвиняемую на том основании, что она последней видела погибшую живой и дала ей чашку кофе, вероятно, содержавшую яд.

Фердинанд Лестрендж встал для перекрестного допроса свидетеля:

– Откуда вы знаете, что подсудимая последней видела мисс Бинг живой?

– Я не могу найти никого, кто бы видел мисс Бинг живой после того, как вечером 18 августа с ней рассталась миссис Брэдли.

– Именно так: никого не можете найти. Вы пытались кого-нибудь найти?

Вопрос как будто смутил свидетеля, и он не дал на него внятного ответа.

– И далее, – продолжил защитник, – на чем вы основываете ваше заявление, что кофе, который подсудимая дала умершей, был отравлен?

– На ее собственном признании, что она дала ей кофе, и на показаниях очевидцев, видевших, как она это сделала, – ответил Боринг.

– Конечно, – промолвил Фердинанд. – Но речь идет о кофе, а не о яде.

– Кроме безобидного снотворного, которое тоже давала умершей подсудимая, я не нашел ничего, что могло бы содержать яд, не выдавая его вкуса.

– Так-так, – проговорил защитник почти игриво. – Не намерены же вы утверждать, что если, как вы воображаете, в чашке с кофе находился яд, убивший мисс Бинг, то убийца не понимала, как опасно давать его при свидетелях?

– Я счел ее действия обманными, – ответил инспектор Боринг, обиженно глядя на него.

– Понятно. – Согласие защитника с инспектором вызвало в суде недоуменный шепот. Но защитник, не дав несчастному свидетелю опомниться, продолжил: – Почему вы не зачитали обвиняемой ордер на арест?

– Я считал, что ей уже зачитали его в обычном порядке. – Инспектор густо покраснел и добавил что-то про «местных олухов».

Защитник улыбнулся:

– Это, конечно, технический вопрос.

Инспектор Боринг покинул свидетельскую трибуну полностью дискредитированным в глазах жюри присяжных, чего Фердинанд и добивался.

Обвинитель, намеревавшийся еще раз вызвать для показаний Берти Филиппсона, вдруг вспомнил, что у того нет алиби на ночь 15 августа на случай, если неприглядные события той ночи будут извлечены на свет Фердинандом Лестренджем. Он благоразумно рассудил, что без его показаний государственное обвинение будет сильнее, чем с ними.

Фердинанд Лестрендж, глядя на свою мать, гадал, сможет ли добиться от нее правды после окончания процесса.

А процесс был тем временем отложен.

Фердинад Лестрендж откашлялся и с беспристрастной учтивостью обратился к судье и присяжным. Голос у него был поставленный, облик благородный, он был полон решимости добиться победы. Судьба матери являлась для него при этом второстепенным обстоятельством.